Дж. Делейни - Предшественница

Хотя я надеюсь, что это не так.

Телефон жужжит снова. На этот раз это «Домоправитель» сообщает мне, что кто-то пришел. Нажимаю кнопку «видео» и вижу снаружи Эдварда. С цветами и бутылкой вина.

Значит, я не ошиблась. Нажимаю «принять» и впускаю его.

Когда я спускаюсь по лестнице, он уже стоит внизу, глядя на меня голодным взглядом. По этой лестнице не сбежишь: приходится спускаться осторожно, чинно, по ступенечке. Я еще не подошла к нему, а голова у меня кругом идет от предвкушения.

Здравствуйте, нервно говорю я.

Эдвард просто смотрит на меня. Он протягивает руку и убирает выбившуюся прядку волос мне за ухо. Она еще мокрая после душа и холодит мне шею. Его пальцы задевают мочку, и я вздрагиваю.

Все хорошо, тихо говорит он. Все хорошо. Его пальцы добираются до подбородка и нежно приподнимают мою голову.

Эмма, говорит он. Я не могу перестать о вас думать. Но если я тороплю события, так и скажите, и я уйду.

Он расстегивает две верхние пуговицы моей блузки. Лифчика на мне нет.

Ты дрожишь, говорит он.

Меня изнасиловали.

Я не думала, что это у меня так вырвется. Я просто хочу, чтобы он понимал, что это имеет для меня значение, что он – особенный.

Его лицо немедленно мрачнеет. Саймон? гневно спрашивает он.

Нет. Он бы никогда… Один из грабителей. О которых я рассказывала.

Значит, все-таки тороплю, говорит он.

Он выводит руку из-под моей блузки и застегивает ее. Я чувствую себя ребенком, которого одевают в школу.

Я вам хочу сказать, что если… Если вы хотите, мы можем переспать, робко говорю я.

Нет, не можем, говорит он. Не сегодня. Сегодня ты пойдешь со мной.

5. а) Перед вами выбор: спасти «Давида» Микеланджело или голодного бездомного ребенка. Вы выберете…

☉ Статую

☉ Ребенка

– Остановите здесь, – говорит Эдвард водителю. Такси останавливается, и мы выходим. Мы посреди Сити. Со всех сторон высятся выразительные современные сооружения из стали и стекла, над которыми виднеются верхушки «Осколка» и «Сыротерки» [5]. Эдвард видит, что я смотрю вверх, на них.

– Показуха, – пренебрежительно говорит он. – Нам сюда.

Он ведет меня к церкви, к самой обыкновенной приходской церквушке, так зажатой между этими кичливыми современными чудовищами, что ее едва видно. Внутри очень мило: просто, непритязательно, зато много света – он льется из больших, высоко расположенных окон. Каменные стены – такие же бледно-кремовые, как в Доме один по Фолгейт-стрит. Солнце разложило по полу решетку от свинца на прозрачном стекле. Кроме нас, в церкви никого.

– Это мое любимое здание в Лондоне, – говорит он. – Смотри.

Я поднимаю вслед за ним глаза, и у меня перехватывает дыхание. Над нашими головами – огромный купол. Его бледный свод тяготеет над крохотной церквушкой, покоясь на тончайших столпах в центральной ее части. Прямо под ним – алтарь (во всяком случае, мне кажется, что это алтарь): массивная круглая плита в самой середине церкви.

– До Великого лондонского пожара было два типа церквей. – Я замечаю, что он не шепчет. – Темные, мрачные готические, которые строили одинаково с тех пор, как в Англию пришел католицизм: сплошь арки, орнамент и витражи, и простые, неприкрашенные, – пуританские. После пожара те, кто восстанавливал город, решили воспользоваться случаем и создать новый тип архитектуры; места, где мог бы молиться всякий, вне зависимости от вероисповедания. Поэтому они сознательно освоили этот упрощенный, лаконичный стиль. Но им нужно было чем-то заменить готическую мрачность.

Он указывает на пол, на решетку солнечного света: камень как бы светится изнутри.

– Свет, – говорит он. – Все Просвещение – это буквально свет.

– А кто архитектор? – спрашиваю я.

– Кристофер Рен. Туристы сбегаются к собору Святого Павла, но вот его шедевр.

– Она прекрасна, – искренне говорю я.

Когда Эдвард позвонил незадолго до этого, он ни словом не обмолвился о том, как внезапно покинул мою постель наделю назад, не стал вести светской беседы. Только:

– Джейн, я бы хотел показать тебе кое-какие здания. Ты согласна?

– Да, – не раздумывая, ответила я. О предостережениях Миа я не забыла. Но уж если на то пошло, они лишь усилили мое любопытство в отношении этого человека.

То, что Эдвард привез меня сюда, меня успокаивает. Зачем бы он стал это делать, если бы его привлекало во мне только легкое внешнее сходство с его покойной супругой? Я решила, что придется принять заданные им для нас параметры: ценить каждое мгновение, какое оно есть, и не обременять наши отношения излишними размышлениями и ожиданиями.