Валерия Вербинина - Он, она и пушистый детектив

Слава замолчал, а затем спросил:

— Сколько у нас осталось времени?

Марина закусила губу и посмотрела на наручные часы.

— Пятнадцать минут.

— Я хочу пригласить тебя на танец. Помнишь танго, которое мы танцевали на выпускном концерте нашего танцевального кружка?

Марина хотела рассмеяться, но не смогла, Слава выглядел таким серьезным и сосредоточенным.

— Конечно, помню.

— Тогда минуту.

Он достал из кармана пиджака плеер и нажал на кнопку. Возник рваный упругий ритм танго…

Она вздрогнула и сцепила руки.

— Тогда и ты — подожди пару минут. Я только переоденусь.

Вскоре Марина спустилась в алом платье и туфлях на каблуках.

— Я готова.

Они вышли на веранду и танцевали под музыку далекой юности. Небо накрывало их мягким темным куполом. Она помнила себя: в бело-черном платье с пышной юбкой и красной розой в волосах. И Славу — сосредоточенно ведущего ее в танце. Тогда он тоже был серьезным, а глаза — улыбались.

…Музыка уже закончилась, а поцелуй длился и длился. Наконец она оторвалась от него.

— На самолет я уже опоздала.

— А ты думаешь, я тебя куда-нибудь отпущу, — услышала она в ответ. — И про приезд дочери ты выдумала, просто захотела уехать от меня, Мариш!

— Я хотела, чтобы ты сам попросил меня остаться.

— Ты плачешь?

— Полковник, это влажность. Глаза слезятся. И поставь-ка танго еще раз!

Все дело было в розе. Ярко-красный цветок на заснеженной скамейке привлек мое внимание, когда я шла через парк. Я невольно остановилась, рассматривая его, потом начала оглядываться. В общем-то ничего особенно необычного в появлении розы не было. Допустим, кто-то ждал любимую девушку, да так и не дождался. Ушел, а одинокий цветок остался лежать, точно символ чьих-то несбывшихся надежд.

Я подумала взять его, отнести в тепло, поставить в вазу, хотя, конечно, это было глупо. Цветок успел замерзнуть, а мне самой не до сентиментальных поступков и чьих-то надежд, но, несмотря на вполне здравые мысли, роза волновала и будоражила фантазию. Я сердито покачала головой и заставила себя пройти мимо. И тут заметила молодую женщину. За последнюю неделю я видела ее уже несколько раз, она неизменно привлекала мое внимание, хотя я и не могла объяснить, почему, хотя… хотя было в ней что-то, не позволявшее равнодушно пройти мимо. На вид лет двадцати семи, одета в белую норковую шубку с капюшоном, которая не могла скрыть округлившийся животик — женщина была на последнем месяце беременности. Но не это обстоятельство приковывало к ней взгляд, беременных в городе предостаточно. И не ее красота, хоть и была она удивительно красива. Наверное, все дело в ее взгляде, странном взгляде, насмешливо‐спокойном, мудром, точно было ей не двадцать семь, а втрое больше, и еще печальном. Так что облик женщины как нельзя лучше подтверждал известную истину: во многой мудрости много печали.

Увидев ее впервые, я подумала: должно быть, нелегко ей пришлось в этом мире. И сама удивилась своей мысли — несчастной женщина не выглядела. Она улыбалась, а взгляд ее был устремлен куда-то вдаль, так далеко, что отсюда не увидишь. Она чего-то ждала, впрочем, это как раз ясно: ждала рождения своего ребенка. И все равно не поддавалось объяснению, почему она так заинтриговала меня, почему будоражила воображение. Женщина шла по аллее, приблизилась к скамье с одинокой розой, села на краешек, огляделась и замерла, точно ожидая кого-то. Рука в коричневой перчатке коснулась цветка, погладила замерзшие лепестки, женщина вздохнула и закрыла глаза. А я поняла: роза предназначалась ей.

Точно загипнотизированная этой картиной, я устроилась на скамейке метрах в ста от нее, продолжая наблюдать. Минут пятнадцать женщина сидела не двигаясь, рука в перчатке закрывала бутон, теперь незнакомка смотрела себе под ноги, погруженная в свои мысли. Потом она тяжело поднялась и пошла по аллее. Лицо ее было грустным и нежным. И таким удивительно прекрасным показалось мне это лицо, что в груди вдруг защемило и захотелось плакать без всякой причины.

Женщина дошла до конца парка и вновь опустилась на скамью, взглянула на часы и сунула руки в карманы шубки. А минут через пять на аллее появился мужчина в темном полупальто с поднятым воротом — высокий, с хищным лицом и тяжелым взглядом. Он прошел мимо, мельком посмотрел на меня, а я невольно поежилась. Сердце вновь защемило, потому что стало ясно, куда он направляется. Женщина, увидев его, поднялась и пошла ему навстречу. Он обнял ее, и теперь они удалялись от меня, и я видела только их спины. В жесте, которым он обнимал ее, было что-то неприятное, что-то до того собственническое, что меня возмутило, и женщина рядом с ним показалась нереально маленькой и трогательной до слез. Они обогнули парк по кругу и вышли к стоянке, мужчина открыл дверцу «Хаммера» и помог женщине сесть в машину, захлопнул дверь, а потом сел на водительское кресло. Машина тронулась, и они уехали.