Валерия Вербинина - Он, она и пушистый детектив

— Вы полагаете, меня интересуют такие мелочи? — высокомерно осведомился ученый, поправляя очки. — Я нанял его, потому что он согласился на жалованье, которое я готов был платить. Может быть, оно было не слишком… гм… значительным, но все же… Мои монеты! — Он сокрушенно покачал головой. — Согласен, я платил мало, но разве это повод, чтобы обворовывать меня? — Он сурово поглядел на собаку. — А ты, Сарданапал! Как ты мог позволить, чтобы меня обокрали! Ты должен был задержать его, слышишь?

Сарданапал зевнул и отвернулся.

— Мне придется искать нового слугу, — сердито продолжал Мезондье. — Ох уж эти слуги, вечно они норовят содрать с хозяев побольше, а работать как можно меньше… Мучение, честное слово! — И он поник головой. — Придется осмотреть и остальные комнаты. Мало ли что он мог с собой унести…

— Но вы хоть что-то помните о нем? — настаивала Амалия. — Место, где он родился, или как зовут его жену, или…

— Он не женат, насколько я помню, — отозвался ученый. — А откуда он родом… Сам он вроде бы упоминал, что из Бордо. Хотя, может быть, это была Бретань. Я не запоминаю такие подробности, право! Интересно, а те монеты, которые я нашел в Помпее, он тоже с собой прихватил? Хотя вряд ли они могли его заинтересовать, они серебряные…

Ученый нырнул в шкаф, заставленный бронзовыми фигурками и коробками с какой-то рухлядью. Амалия и Рейно обменялись выразительными взглядами.

— Если нам потребуются ваши показания… — начал Рейно, поднимаясь с места.

— О да, непременно! — подтвердил Мезондье. — Я еще напишу заявление по поводу монет… однако! Я‐то думал, Антуан их унес, а они, оказывается, здесь! Получается, он их не брал! Сарданапал, это, наверное, ты ему помешал? Умница!

Он весь сиял от радости. Сарданапал положил голову на лапы и, казалось, задремал.

— Мое почтение, — буркнул Рейно и двинулся к двери, но неловко взмахнул рукой и опрокинул одну из статуэток, которая стояла на комоде. Однако прежде чем фигурка коснулась пола, Амалия каким-то непостижимым образом успела подхватить ее. Подоспевший Мезондье осторожно водрузил статуэтку обратно на комод.

— Извините, профессор, — проговорил полицейский. По правде говоря, он желал как можно скорее убраться из этого странного дома.

— Любопытная статуэтка, — заметила Амалия, кивая на фигурку. — Что это у нее на одежде — цветы?

— Да, — важно подтвердил ученый, поправляя очки. — Это Церера, римская богиня весны.

— Ах, ну да, конечно же, — вежливо промолвила Амалия. — Всего доброго, месье. Если вы что-нибудь услышите об Антуане Валле, прошу вас, дайте нам знать.

Мезондье заверил их, что он ничего в жизни не желает так, как помочь родной полиции найти преступника, который втерся к нему в доверие. И ведь подумать только, у этого Валле был такой скромный вид!

— Ну, внешность часто бывает обманчива, профессор, — ответила Амалия, улыбаясь каким-то своим потайным мыслям. — До свидания, месье Мезондье.

Сарданапал, приоткрыв глаза, смотрел, как Амалия уходит вместе с Рейно — изящная, стройная, гибкая. Но еще долго в комнате чувствовался тонкий запах ее духов.

— Поезд на Лион отходит через пять минут! Пять минут до отправки поезда на Лион, дамы и господа! Прошу вас занять свои места!

Пять минут…

Он сложил газету, окинул взглядом попутчиков. Ни одного интересного лица. Достал часы из жилетного кармана, взглянул.

Уже три минуты.

Пар, сутолока, локомотив готов тронуться с места, кондуктор ходит вдоль вагонов, озабоченно косясь на вокзальные часы.

— Поезд отправляется! Сударыня, поезд отправляется!

…Пожалуй, больше всего на свете он любил это мгновение — когда состав, кряхтя, отправляется в путь. Сначала вздрагивают вагоны, потом медленно начинает уплывать назад здание вокзала, потом…

Перестук колес, поля, равнины, мосты.

Новые города.

Свобода.

А ведь еще его дедушка и бабушка не знали, что такое железная дорога. «Отличная все-таки вещь этот технический прогресс», — смутно подумал он, разворачивая очередную газету.

Политика. Русский царь заявил… а германский канцлер… а австрийский император…

Скучно.

Он хотел сложить газету — и внезапно услышал возле себя чье-то тяжелое дыхание. Это была не то одышка, не то сопение, которое издавало довольно неповоротливое и крупное — во всяком случае, для особей своего рода — существо. И помимо всего прочего, он отлично знал, кто именно мог так дышать.

Но это совершенно невозможно!