Мэри Стюарт - Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)

– Я тоже мог окочуриться, впрочем, теперь это уже не имеет значения. Я думал, Стратос не на шутку разозлится, но он, видно, знал, что Тони не пойдет на это, и вообще ничего не ответил. Тогда Тони рассмеялся, глупо так, и говорит: «Дорогуша, мы же все равно собирались разбежаться, так что давай теперь решим все, и дело с концом. Где ты это запрятал?» Стратос в ответ: «Когда придет время, тогда и скажу. Это тебе не благотворительная акция. И при чем тут Алекс?» Тони и говорит: «Так, по-твоему, когда придет время? Но учти, я помогал только после, я не имел к этому никакого отношения». Стратос тут снова рассмеялся: «Так уж и никакого. Ты хочешь стоять рядом с видом гордой красавицы и не запачкать своих белых ручек? Не выйдет, придется тебе их запачкать. Парочку мертвецов-то нам придется захоронить. Так что помалкивай».

– И это все?

– Тони тоже усмехнулся и сказал: «Ну, разлюбезные мои, разве что я приготовлю вам кофе с сэндвичами, когда вы вернетесь с кладбища». Потом, – продолжал Колин, – мы добрались до мельницы. Я только понял, что это было какое-то здание, потому что слышал, как скрипнула открывающаяся дверь. Они волокли меня наверх по лестнице. Это было отвратительно, прямо по ступенькам…

– Не так-то легко тащить человека по узкой винтовой лестнице.

– Это же просто издевательство, – живо откликнулся Колин. – Они достали какую-то веревку, и один из них как следует скрутил меня. Тони к тому времени ушел. Я еще слышал, как он сказал: «Повторяю, можете меня сбросить со счетов. Я не имел и не буду иметь к этому никакого отношения. Если вы его тронете, значит вы еще глупее, чем я думал». И ушел.

– Левит [36] Левиты – согласно Библии, одно семейство из потомков Левия было отделено от прочих для помощи в отправлении священнических обязанностей; семейство это и его потомки стали называться левитами. , – сказала я.

– Что? А, вы имеете в виду, что он отделился? Да, по-видимому, так, но он мог бы еще пригодиться, потому что, после того как он ушел, произошел еще один ужасный скандал – женщина подняла такой крик на мужчин, что, как я понял, ей закрыли рукой рот. Было темно. Они время от времени ненадолго включали фонарик и держались от меня подальше, чтобы я не мог их увидеть. Когда София убедила их, что надо обработать мне голову, она подняла покрывало так, что я мог увидеть только ее глаза. Она протерла мне лицо, что-то наложила на рану, и та перестала кровоточить. Потом она вытащила у меня изо рта этот проклятый кляп, дала мне попить и заставила их заменить его на более удобный. Она все время плакала, она пыталась помочь мне. Мужчины шепотом ругались по-гречески. В конце концов Стратос сказал мне по-английски: «Ты останешься здесь, и мы не причиним тебе вреда. Тебе не убежать, даже если ты освободишься от веревок. За дверьми будут следить, и тебя пристрелят». У меня было ощущение, что все это обман, но я и не пытался спорить, тогда во всяком случае. А позже, когда я попробовал освободиться, я и в самом деле не смог. Вот и все. Они ушли. – Он замолчал.

– Если бы я только знала… Я два раза проходила мимо мельницы, когда ты был там.

– Да? Если бы была только одна мельница, – глубокомысленно произнес Колин, – вы бы сразу во всем разобрались, а тут их десятки, и все вертят своими крыльями и так бросаются в глаза, что на них даже перестаешь обращать внимание. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– О да. «Украденное письмо».

– Что-что?

– Рассказ По. Классическая история о том, как что-нибудь получше спрятать. Ну, продолжай. Что же случилось на следующий день?

– Рано утром явилась София и дала мне поесть. Ей пришлось ослабить мне на руках веревки и вытащить кляп, я попытался расспрашивать ее о Марке и просил отпустить меня. Конечно, она знала, что я буду спрашивать о нем, но она только покачала головой, приложила к глазам платок и показала наверх, в горы. Я догадался, что мужчины ушли наверх в горы искать его.

– По крайней мере, Джозеф.

– Да, и обнаружили, что его нет. Но я этого не знал, к сожалению. Я ведь сразу понял: как только они убедятся, что Марк мертв, они примутся за меня. Не смог я ничего добиться от Софии и в другой раз, вечером, когда она принесла мне еду. Она вообще тогда не пожелала со мной разговаривать, словно лишилась дара речи, только глаза у нее были испуганные. Потом, уже вечером, я понял, что они решили убить меня. Я был уверен, что они так решили. И это послужило мне доказательством, что Марк мертв.

Он мог бы теперь рассуждать даже о погоде. Ощущение счастья и возникшая надежда заслонили от него прошлое. Я подумала, что, несмотря на его демонстративную самостоятельность, он все-таки еще совсем ребенок.