Мэри Стюарт - И девять ждут тебя карет

Я засмеялась, все еще немного встревоженная:

– Может быть, ангел-хранитель Филиппа.

– Возможно, – сухо заметил Леон. – Кажется, ему очень нужен ангел-хранитель.

– О таких говорят обычно: он, как магнит, притягивает к себе всевозможные несчастья, – заметила я.

– Очень подходит к данному случаю. – В бархатном голосе звучали совершенно не соответствующие обстоятельствам издевательские нотки. Я быстро взглянула на него. – Да? В чем дело, мисс Мартин?

– Да нет, ничего, – смущенно пролепетала я. – Просто вы… Вы воспринимаете все это так спокойно. Я думала, вы будете сердиться…

– Я действительно сержусь, – сказал он. – Очень сержусь.

Впервые во время нашей беседы я встретилась с ним глазами и с неприятным удивлением поняла, что он нисколько не шутит. Он снова холодно улыбнулся.

– Но, будучи трезвым и рациональным человеком, сдерживаю гнев, чтобы обрушить его на того, кто того заслуживает. Было бы несправедливо с моей стороны винить в чем-либо вас, мадемуазель. И я не хочу растрачивать гнев на пустые слова, потому что это… это не в моем характере.

Он резко повернул кресло, оказавшись ко мне боком, и уставился в окно, выходящее в сад. Я ждала, глядя на его худощавое красивое лицо с прекрасными глазами и подвижным ртом и размышляя о том, почему каждый раз, разговаривая с Леоном де Вальми, чувствую себя так, будто участвую в театральном представлении, где все реплики заранее намечены. Я знала, что последует дальше, и не ошиблась.

Он сказал с деланым спокойствием, фальшивым от начала до конца:

– Когда человек становится инвалидом, он приучается определенным образом… экономить свои усилия, мисс Мартин. Какой смысл набрасываться на вас? Вы ни в чем не виноваты. Как Филипп?

Этот вопрос так внезапно прервал мои мысли – а думала я о том, что предпочла бы бессмысленный и бесполезный припадок его ярости, – что я вздрогнула:

– Филипп? Прекрасно себя чувствует, благодарю вас. Конечно, он испугался и расстроился, но сомневаюсь, чтобы это имело какие-нибудь опасные последствия. Думаю, он очень скоро забудет обо всем: сейчас Филипп даже гордится своим приключением.

Леон все еще смотрел в сад, отвернувшись от меня.

– Да? Ну конечно, дети – совершенно непредсказуемые существа, как вы считаете? Несчастный малыш. Будем надеяться, что его «приключения», как вы их называете, подошли к концу.

– Не беспокойтесь, мсье де Вальми. Его кто-то сглазил. Это скоро пройдет. – И без всякой связи с предыдущим я спросила: – А когда вернется мсье Ипполит?

Он быстро повернул ко мне голову. Одновременно его кресло повернулось так резко, что ручка ударилась о край стола.

– Вы расшибли себе руку! – вскрикнула я, заглушив его раздраженное восклицание.

– Ничего.

– У вас идет кровь! Можно мне…

– Ничего, я вам говорю. Что вы сказали?

– Забыла. Ах да, я спросила, не знаете ли вы, когда вернется мсье Ипполит.

– Понятия не имею. Почему вы спросили об этом?

Я смотрела на разбитую руку. Подняв на него глаза, я увидела, что его взор обращен на меня; лицо было, как всегда, невыразительным и спокойным, но в непроницаемом взгляде было что-то, заставившее меня насторожиться. Я промолчала.

Он перевел глаза на документы, разложенные на столе, немного подвинул нож для разрезания бумаги и небрежным тоном повторил:

– Почему вы спросили об этом?

– Просто Филипп постоянно задает мне этот вопрос, и я поинтересовалась, не получали ли вы каких-нибудь известий о мсье Ипполите.

– Ах да! Боюсь, что ничего не смогу вам точно сказать. Мой брат всегда был немного непредсказуемым. Он не вернется домой по крайней мере еще месяца три. Убежден, Филипп это знает. Кажется, курс лекций Ипполита кончается накануне Пасхи, но он предполагал остаться еще на короткое время, чтобы участвовать в раскопках, если не ошибаюсь, в Дельфах. – Леон улыбнулся. – Мой брат очень не любит писать письма… и Филипп знает об этом не хуже, чем я. – Взяв нож для разрезания бумаги, он положил его на прежнее место и посмотрел на меня, любезно улыбаясь. – Хорошо, мисс Мартин, я вас не задерживаю. Ведь надо еще направить мой праведный гнев в нужное русло.

Я поспешила удрать, а выходя, увидела, что он протянул руку к домашнему телефону.

С неприятным удивлением я поняла, что «удрать» было самым подходящим словом для определения того чувства, с которым я выходила из библиотеки. Это открытие встревожило и рассердило меня. «Черт возьми, тигр играет с мышкой бархатными лапами, спрятав когти, вот как!»