Мэри Стюарт - И девять ждут тебя карет

Леон де Вальми все еще хмурился.

– Это очень опасное место… как известно всем нам… – Тон снова стал очень резким. – Рауль, если едешь по этой дороге в такую ночь…

– Я уже сказал мисс Мартин, что мне ужасно жаль… – мягко ответил Рауль.

Я вспыхнула. Имея полное право допрашивать меня, зачем он выставлял передо мной дураком собственного сына? К тому же сегодня я видела слишком много его выходок и горячо сказала:

– Я объяснила мсье Раулю, что виновата во всем только сама. Пожалуйста, оставим эту тему. Несправедливо его в чем-либо упрекать. Если бы ваш сын не был таким блестящим водителем, я была бы мертва!

Я замолчала, снова заметив легкое насмешливое удивление в глазах Рауля, а в лице его отца что-то весьма напоминающее с трудом сдерживаемый гнев. Леон де Вальми сказал спокойно, тоном педантичного отца, упрекающего сына за небрежность:

– Блестящему водителю не стоило бы так полагаться на свое искусство, проезжая столь опасный поворот.

– Этот поворот был замощен прошлым летом… кстати, на доход, полученный с Бельвиня, ты помнишь? – очень любезно ответил Рауль, улыбнувшись отцу. – И ты уверен, что можешь судить о том, как я вожу машину? Забываешь, что и дороги, и автомобили значительно изменились с тех пор, как ты был способен водить.

Наступило напряженное молчание, и я увидела, как углубились морщины вокруг губ Леона де Вальми, а его бледные руки судорожно ухватились за поручни кресла. Он ничего не сказал. Рауль лениво улыбался, глядя на него сверху вниз. Да, это не Филипп! Неудивительно, что ему было смешно, когда я, как дикая кошка, бросилась защищать его. Чувствуя что-то вроде злорадного удовлетворения, я подумала: «Это вам за Филиппа, мсье Князь Тьмы!»

Повернувшись ко мне, Рауль самым естественным тоном спросил:

– Вы уверены, что не стоит просить послать что-нибудь крепкое в вашу комнату, мисс Мартин?

– Абсолютно уверена. – Я нерешительно посмотрела на сына, потом на его отца. – Спокойной ночи, мсье де Вальми. Спокойной ночи, мсье Рауль.

И поднялась к себе, оставив их вдвоем.

На следующий день туман полностью рассеялся и деревья, покрытые нежной весенней зеленью, легонько качали ветвями. С тех пор как теплые мартовские ветры превратили почки в маленькие клейкие листики, нашим любимым местом прогулки стала тропинка, ведущая через лес к северу, вниз в долину, и на этот раз мы с Филиппом снова отправились той же дорогой. Мы пошли по тропинке, перерезавшей зигзаг шоссе. Несмотря на крутизну, идти было не очень трудно, потому что поперек нее лежали упавшие стволы – прочная опора для ног, а лесенки, устроенные в самых крутых местах, были недавно починены, и их широкие ступени очищены от скользкого мха. Кое-где тропинка пересекала маленькие ручейки, иногда не больше шага шириной, и перебраться через них можно было по камню, лежащему в весело журчащей воде; но в некоторых местах течение прорезало в камнях глубокое русло с маленькими водопадами и через ручей были проложены прочные деревянные мостки – две сколоченные доски с перилами, сделанными из необструганных сосновых жердей.

На таких мостках любил стоять Филипп, глядя сверху на папоротник и водоросли, колышущиеся в воде, и считая рыбок, которые, как ему казалось, стараются выпрыгнуть из быстрого потока, поднимая тучи брызг. В то утро мы вместе, оба очень довольные, склонились над водой, стоя на одном из таких мостков, проложенных через самый большой ручей, над которым прямые лучи солнца, словно длинные пальцы, касались зеленых папоротников и зажигали радугу в водяных брызгах.

– Три, – сказал Филипп с видом победителя. – Вот, вы его видели? За камнем, там, где самые сильные волны.

Я вгляделась в водоворот, бушевавший под нами.

– Ничего не вижу. И не «его», Филипп.

– Он там был, честное слово, был. Я видел его…

– Да, я уверена, что действительно видел, но рыбка – «она», значит, нужно говорить «ее».

– По-французски форель тоже «она», – твердо сказал Филипп.

Он очень гордился, что говорит по-английски лучше, чем я по-французски.

– Конечно, – согласилась я. – И по-английски. Ой, посмотри, Филипп, еще одна. Я видела! Она действительно выскочила из воды!

– Четыре. – Филипп понимал, когда надо праздновать победу, а когда смолчать. – Четыре с половиной, потому что я не знаю, была это форель или просто тень.