Мэри Стюарт - И девять ждут тебя карет

В стене, обращенной к берегу, было маленькое окошко. Я придвинула вплотную к нему один из сложенных шезлонгов, чтобы скрыть свет фонарика от случайных наблюдателей, потом, вернувшись к двери, заперла ее на ключ.

– А что мы будем здесь делать до двенадцати часов? – меланхолически спросил Филипп, стоявший позади меня.

– Раз у нас нет фишек и шахмат, – с напускной бодростью ответила я, – нам остается только заснуть. Почему бы и нет? Ты, должно быть, умираешь от усталости. Теперь тебе не о чем беспокоиться, можешь спать спокойно.

– Нет, – с некоторым сомнением ответил он, потом сказал, словно что-то вспомнив: – Я буду спать в лодке.

– Дурачок, здесь нет лодки. А те, что снаружи, насквозь мокрые. Может быть, вот тут мы найдем что-нибудь получше… – с той же напускной бодростью добавила я, направляя луч фонарика на ужасную кучу мусора.

– А, вот она.

Филипп бросился к куче и у меня за спиной начал вытягивать из-под трех крокетных молотков, полуспущенного ватерпольного мяча и сломанного весла что-то желтое и плоское, похожее на клеенчатый плащ.

– Что это… – начала я.

– Лодка.

– А, понимаю. Надувная лодка? Никогда такой не видела.

Он кивнул и стал раскладывать свое неаппетитное сокровище на незанятой части пола.

– Ее надувают. Вот трубка. Ее надувают воздухом, и тогда борта поднимаются и получается лодка. Я хочу спать в ней.

Я не стала ему возражать, чувствуя несказанное облегчение оттого, что он нашел себе хоть какое-то занятие.

– Почему бы и нет? – сказала я. – Во всяком случае, это хорошая подстилка от сырости. В конце концов, что для нас значит еще немножко пыли?

– Это не подстилка. Это лодка.

Он деловито рылся в куче грязной парусины в углу.

– Çа se voit [23], – не очень уверенно сказала я, глядя на желтую клеенку.

– Ее надувают, – терпеливо объяснил Филипп, пролезая между бочкой с бензином и фантастической пятнистой лошадью.

На щеке у него было большое черное пятно.

– Дорогой мой, если ты думаешь, что у кого-нибудь из нас осталось достаточно сил, чтобы надуть эту лодку…

– Ее надувают вот этим…

Он с трудом волочил какой-то явно очень тяжелый предмет. Я помогла ему.

– Что это такое?

– Насос. Это очень легко. Я вам покажу.

Он присел на полу у распластанной желтой массы, прилаживая насос к трубке, торчавшей в борту лодки. У меня не хватало духа возражать. И кроме того… Уже несколько минут я ощущала, как из-под двери проникает струя холодного воздуха, проходя по ногам. Филипп был всецело поглощен насосом, который, кажется, легко было заставить работать. Если он действительно надует проклятую лодку…

И Филипп это сделал. Через несколько минут он торжествующе посмотрел на меня, повернув ко мне лицо, покрасневшее от усилий и увешанное гирляндами паутины, покрывавшей лодку, чьи жирные колбасообразные борта, без сомнения, должны были преградить путь любому сквозняку. Щедрым потоком похвал мне удалось заставить его отказаться от намерения надуть лошадь, мяч («просто чтобы вам показать») и спокойно улечься рядом со мной в непроницаемой для сквозняков, но довольно неудобной и тесной постели. Мы укрылись нашим пальто и приготовились выдержать в полулежачем положении последние три часа нашего утомительного путешествия.

Минуты тянулись как часы. Кругом царила тишина, словно закутанная покрывалом тумана. Время от времени капли падали на крышу с нависших над ней веток, один раз случайный порыв ветра пронесся над деревьями, и ветви, покрытые почками, мягко застучали по кровле. Внизу, у причала, где стояли лодки, волны глухо накатывались на берег; хлюпающие и всасывающие звуки вызывали мысли о мрачной и пустой бездне… Я с тоской вспоминала о хижине, где мы провели прошлую ночь, – каким уютным казался мне теперь теплый чердак по сравнению с сырой могильной тишиной нашего теперешнего убежища!

И было страшно холодно. Кажется, Филиппу было тепло: он свернулся калачиком под пальто, прижавшись ко мне спиной. Я обхватила его руками. Он уснул почти мгновенно. Через некоторое время я почувствовала, что убийственный холод пронизывает меня до костей. Сначала у меня застыла спина, потом холод сковал все тело, словно кровь замерзла в жилах, превратив меня в какое-то ледяное изваяние. У меня затекли ноги и руки, но я не решалась пошевельнуться, чтобы не разбудить ребенка. «Его силы на исходе», – подумала я. Пускай лучше спит, пока тянутся последние, самые тягостные минуты перед тем, как нас наконец спасут.