Автомобиль скользил по мокрому асфальту. У развилки на Остию Мариани заколебался.
— Куда они поехали? К Остии или на Понтину?
Сартори обратился к двум регулировщикам, стоявшим на стоянке перед караульным помещением:
— Вы не видели, не проезжал ли серебристый «Мазерати»? Мы из полиции.
— Да, три минуты назад. Он шел не менее двухсот. Его преследовала одна из ваших машин.
— Куда они направились?
— В сторону Остии.
Когда вторая машина с рацией затормозила рядом с ними, они уже, рванув с места, набирали скорость. Короне ничего не оставалось, как последовать за комиссаром. Он так и не успел перекинуться словом с начальником.
Километров через пять полицейские заметили на дороге ослепительную вспышку. По мере их приближения вспышка густела и принимала контур огромного пламени с дымом, который исходил из большого автомобиля, замершего у ствола сосны на краю дороги. Вокруг суетились агенты автопатруля, тщетно пытаясь потушить пожар шинелями и пенными огнетушителями.
Когда Сартори выскочил из автомобиля, у него еще было время заметить внутри «Мазерати», в пламени, очертания двух человек, борющихся со смертью.
Сартори перед дилеммой
В последующие дни только присутствие Харриет помогало ему преодолевать подавленное состояние, грозившее уничтожить его. В эти дни Рим трепетал, как бабочка в лучах теплого и ароматного солнца. «Плывущие» в мареве античные камни и сосны с их обширными кронами вызывали воспоминания об отголоске вернувшейся весны.
— Давай сбежим от всех! — говорила она ему в любой час дня и ночи.
В автомобиле Харриет они ездили в Фреджене, в Сан-Феличе Чирчео, в Сабаудию — всюду, где голубой блеск моря мог утопить его воспоминания.
Они бегали по пляжу босиком, как маленькие дети, вырвавшиеся из города на природу; скрывались в закусочных на берегу моря, чтобы поесть рядом с рабочими и рыбаками; проводили ночи в молчаливых гостиницах, выжатых соснами и олеандрами на берег моря.
Однажды ночью, когда они только легли в постель в маленькой гостинице у моря, неподалеку от Сабаудии, Сартори вдруг спросил, не отрывая взгляда от простора воды, освещенного луной:
— Ты спишь?
— Нет. — отозвалась Харриет. Она прижала голову к его плечу, обняла. — Ты тоже не спишь. Думаешь?
— Думаю.
Она принялась покрывать его шею маленькими, быстрыми поцелуями.
— Твоя малышка может знать, о чем ты думаешь?
— Я думал о моей службе. Я подам в отставку.
— Что означает «отставка»?
— Я уволюсь из полиции. Чувствую, что не смогу продолжать жизнь в постоянном контакте с человеческими убожествами. Не хочу больше видеть отчаяние, слезы и смерть. Не хочу общаться с ворами и убийцами. Я не миссионер.
Харриет долго молчала, потом прошептала:
— Я понимаю тебя. Но что ты будешь делать, если уйдешь из полиции?
— Я юрист с высшим образованием. Поищу работу. Буду зарабатывать не меньше, чем зарабатываю сейчас.
— Тебе плохо, да?
— Да. — пробормотал он, лаская ее распущенные волосы. — Я и о тебе думаю.
— Обо мне?
— Своей любовью я причиняю тебе боль.
Она резко подняла голову и посмотрела на него в люминесцирующем полумраке.
— Фффранческо!.. Ты очень ошибаешься. Ты мне подарил радость, которую никто другой мне не давал. Благодаря тебе я узнала, кто я есть на самом деле. Речь идет не о простой физической любви, а о моем отношении к тебе, о том, что ты передаешь мне словами, чувствами, ласками. — Ее голос стал приглушенным от плача. — О, я ни о ком не могу думать, кроме тебя!.. А может, ты устал от меня?
— Теперь уже ты говоришь чепуху! — Он обхватил ее и с силой прижал к себе, словно им что-то угрожало. — Если бы я мог выразить то, что ты дала мне своей любовью. Но в эти дни я чувствую себя старым и уставшим. Знаешь, что между тобой и мной почти двадцать лет разницы?
Она рассмеялась и чмокнула его в шею.
— Я этого не замечала.
— Но рано или поздно ты заметишь. Пока ты еще ребенок.
Харриет стала серьезной.
— Ты не сказал мне всего, — проговорила она другим тоном. — Ты думаешь о своих детях. Правда, что ты думаешь о своих детях?
— И о них тоже.
— Я понимаю.
Она не решилась спросить, думает ли он о жене, а Сартори предпочел не говорить об этом. С тоской в сердце он продолжал смотреть в глубокую темноту моря.
Похороны Луизы Банделли были внушительными; гораздо более внушительными, чем похороны Пирошки Соларис, которую тайком погребли в Анцио, в роскошном фамильном склепе.
Читать дальше