Сара Пинборо - 13 минут

НАТАША: Это чтобы убедить меня продолжать ходить на сеансы?

ДОКТОР ХАРВИ: Я понимаю, почему ты хочешь двигаться дальше, но я считаю, что ты можешь оказаться в выигрыше, если наши сеансы продолжатся.

НАТАША: Вы думаете, что я ненормальная.

ДОКТОР ХАРВИ: Я думаю, что ты пережила крайне тревожные события.

( Пауза .)

НАТАША: Извините. За то, что расшумелась из-за количества этих вещей. На самом деле это не имеет значения, так ведь?

ДОКТОР ХАРВИ: Как ты спишь?

НАТАША: Как правило на боку. ( Короткий смешок .) Извините. Не знаю, просто… я до сих пор боюсь темноты. Мне до сих пор снится этот сон. Ну, помните, с голосом из темноты.

ДОКТОР ХАРВИ: Чей это голос?

НАТАША: В том-то и дело! Во сне я знаю, кто это, но, проснувшись, не помню. Я только знаю, что кто-то говорит со мной и я в ужасе. Я думала, это прекратится после того, как ко мне вернется память, но нет.

ДОКТОР ХАРВИ: Это может продолжаться какое-то время. Твое подсознание все еще обрабатывает всю эту информацию. Тебе это может сниться до того момента, когда ты вспомнишь, как оказалась в реке.

НАТАША: Отлично!

ДОКТОР ХАРВИ: Хоть ты и отказываешься от гипноза, он мог бы тебе помочь. Возможно, если бы мы смогли ввести тебя в состояние сна и…

НАТАША: Нет. Никакого гипноза.

ДОКТОР ХАРВИ: Ладно, но подумай об этом.

НАТАША: Я не передумаю. И я также не передумаю насчет наших сеансов. Этот – последний. Это конец. Ваш трюк с ракушками возымел обратный эффект. Я вам больше не доверяю. Я не хочу с вами говорить.

ДОКТОР ХАРВИ: Мне жаль, что ты так к этому относишься. Я могу порекомендовать другого…

НАТАША: Больше никакой терапии. Она мне не нужна.

Она не знала, специально оставили газету открытой на этой странице, чтобы она увидела, или это вышло случайно. Трудно сказать. Солнечный свет потоком лился через большие окна, и он, должно быть, приободрил Бекку. Она всегда с нетерпением ждала лета, радовалась предстоящим длинным каникулам, когда выходишь из дома и никто не капает на мозги, не требует надеть пальто. Но сейчас яркое мартовское солнце и тепло мало ее трогали. Все было хреново, все стало совсем хреново после похорон Ханны, с момента которых, казалось, прошла целая вечность. Бесконечный, затянувшийся ад без надежды на прощение. Заголовок был как вишенка на торте.

Блин, ну надо же! Ее сердце сжалось при воспоминании о том, как она ворвалась в дом Джейми Мак-Махона, будто какая-то вопящая банши [15]. Все эти переживания зря. Выходит, Эйден не имел к этому никакого отношения. Она уставилась на свой телефон, сильно прикусив нижнюю губу. Прежде чем передумать, она быстро набрала текст:

Читала о Николе Монро.

Очень печально, но, может, стало легче от того, что это закончилось? Цём.

Бекка сразу же отправила сообщение. Она не знала, стало ли ему от этого легче. Она не знала, допрашивала ли его полиция снова. Она практически ничего о нем не знала.

В первые дни после того, как он ее бросил, она делала то, чего поклялась не делать: писала ему спьяну сообщения, умоляя вернуться, писала злые сообщения, дружелюбные сообщения, пыталась ему звонить. Она поежилась, вспомнив о паре оставленных голосовых сообщений. Она получила ответы только на одно или два ее дружелюбных послания, но они были формальными. Будто они чужие. Будто она не скакала на нем в его в машине, не спала с ним в его кровати и не говорила, что он ее любовь навеки.

Навеки. Это слово ее преследовало. Лучшие друзья навеки. Любовь навеки.

Но разве что-либо может продолжаться вечно? Правда, Ханна и мистер Геррик, как говорится, обрели вечный покой. Бекка больше не сидела на батарее в коридоре кафедры естественных наук, хотя она предпочла бы его общему залу старших классов, где все ее игнорировали. Она как-то зашла в тот коридор, и ей стало жутко. Будто Ханна все еще была там. Ждала ее со своими упреками. Она никогда не считала подругу мстительной, но было тяжело воспринимать Ханну отдельно от реакции на ее смерть , будто ее призрак каким-то образом способствовал этому.

Она смотрела на телефон. Эйден не отвечал, хотя она поставила в конце знак вопроса, чтобы поторопить его с ответом. Она пыталась не расстраиваться. Она уже должна была привыкнуть к этому. Бекка ненавидела себя за то, что написала ему. Теперь все, что происходило в его жизни, ее не касалось, даже если она каждое утро просыпалась, надеясь прочитать его сообщение о том, что он передумал, что бросить ее было ужасной ошибкой. Что он до сих пор ее любит.