Эдгар Уоллес - Совет юстиции

— Продолжайте, — только и сказал Манфред.

— Мне известны ваши подвиги, — вновь заговорил странный молодой человек. — Да и кто о них не слышал?

Он вынул из кармана бумажник и достал из него газетную вырезку. Никто из трех слушавших его мужчин даже не посмотрел на бумагу, которую он разложил на белой скатерти. Их взгляды были устремлены на его лицо.

— Вот список убитых… во имя правосудия, — сказал Кортлендер, разглаживая вырезку из «Мегафона». — Людей, которым законы этой страны неписаны, эксплуататоров и распутников, грабителей казны и растлителей молодежи… Людей, которые покупали и продавали «правосудие». — Он снова сложил бумагу. — Я молился о том, чтобы когда-нибудь встретиться с вами.

— Продолжайте, — все тем же бесстрастным голосом повторил Манфред.

— Я хочу работать с вами, стать одним из вас, разделить вашу жизнь и… — он заколебался, а потом серьезно произнес: — И, если понадобится, смерть.

Манфред медленно кивнул и посмотрел на мужчину, который хромал.

— Что скажете, Гонзалес? — спросил он.

Леон Гонзалес был прекрасным физиономистом. Молодой человек знал это, он повернулся и встретил устремленный на него оценивающий взгляд.

— Энтузиаст, мечтатель и интеллектуал, конечно же, — медленно произнес Гонзалес. — Надежен. Это хорошо. И уравновешен — это еще лучше. Но…

— Но? — настороженно поинтересовался Кортлендер.

— Подвержен страсти, а это плохо, — вынес вердикт Гонзалес.

— Ее можно научиться сдерживать, — спокойно возразил молодой человек. — Мне пришлось иметь дело с людьми, которые соображают лихорадочно и действуют необдуманно. И этим грешат все организации, которые борются со злом беспорядочными преступлениями, чувства превращают в чувствительность и королей путают с монархией.

— Вы состоите в Красной сотне? — спросил Манфред.

— Да. Но только потому, что Красная сотня помогла мне пройти несколько шагов по той дороге, которую я избрал.

— В каком направлении?

— Кто знает? — ответил юноша. — Прямых дорог не бывает, и нельзя судить о своем предназначении по тому, куда тебя привели первые шаги.

— Я не буду объяснять, чем вы рискуете, — сказал Манфред. — Не стану я объяснять и того, какую ответственность вы хотите возложить на свои плечи. Вы богаты?

— Да, — безразлично кивнул Кортлендер. — Мне принадлежит большое имение в Венгрии.

— Я задал этот вопрос неспроста, хотя, если бы вы были бедны, это не повлияло бы на наше решение, — сказал Манфред. — Вы готовы продать свое имение… Буда-Грац, если не ошибаюсь… ваше высочество?

Впервые молодой человек улыбнулся.

— Я не сомневался, что вы узнали меня, — сказал он. — Что касается моего имения, я готов продать его, не глядя.

— И вырученные деньги передать мне?

— Да, — быстро ответил Кортлендер.

— Без права возврата?

— Без права возврата.

— И если вам покажется, — медленно произнес Манфред, — что эти деньги мы используем для собственной выгоды, вы не сделаете исключения?

— Не сделаю, — твердо произнес решительный молодой человек.

— А гарантии? — поинтересовался Пуаккар и слегка подался вперед.

— Слово Гап…

— Довольно, — прервал его Манфред, — мы не нуждаемся в ваших деньгах… Хотя деньги — это самое сложное испытание. — Немного поразмыслив, он заговорил снова: — Женщина из Граца, — отрывисто произнес он. — Возможно, ее придется убить.

— Жаль, — с сожалением произнес он, и на этом его испытание было закончено, хоть сам он о том и не догадывался. Чрезмерная уступчивость и готовность во всем соглашаться с «Четверкой», даже с их самыми жесткими решениями, любая мелочь, способная указать на отсутствие внутреннего равновесия, которое требовало их слово, стала бы для него приговором.

— Предлагаю нескромный тост, — сказал Манфред и махнул официанту. Когда было открыто вино, а бокалы наполнены, он негромко произнес: — Давайте мы вчетвером выпьем за того четвертого, который умер, и того четвертого, который родился.

Пили они за того четвертого, который погиб, изрешеченный пулями в одном кафе в Бордо.

Тем временем на Мидлсекс-стрит в почти пустом зале Фалмут стоял, окруженный целой армией репортеров.

— Это были «Четверо благочестивых», мистер Фалмут?

— Вы видели их?

— Вы можете что-нибудь объяснить?

С каждой секундой прибывали все новые и новые газетчики, на узкую улочку съезжались такси, перед невзрачным зданием уже выстроился целый ряд машин, словно здесь проходил какой-нибудь великосветский званый вечер. «Телефонная трагедия» все еще была свежа в памяти общественности, поэтому достаточно было лишь раз произнести магические слова «Четверо благочестивых», чтобы искра интереса вспыхнула с новой силой. Представители Красной сотни собрались отдельной группой в небольшом фойе, через которое то и дело торопливо прошмыгивали бойкие журналисты.