Эдгар Уоллес - Совет юстиции

Разговаривали они на том языке, который отличается наличием резких гортанных звуков, и кое-кто из стоящих рядом уже начал поглядывать в их сторону в некотором недоумении, поскольку язык этот не похож ни на один из тех, что привычны в революционном кругу.

Все ближе и ближе подходили они к ни на секунду не теряющему бдительность суровому судье, стоящему в конце ряда полицейских.

Перед ними в очереди стоял молодой человек, который то и дело нетерпеливо оглядывался, как будто высматривал в толпе сзади какого-то друга. Его лицо привлекло к себе внимание мужчины, который был ниже ростом и страстно увлекался физиогномикой. Юноша был очень бледен, что подчеркивалось коротким ежиком темных волос и густыми черными бровями. Изящный обвод, мягкие черты — это было лицо мечтателя, но в мечущихся, беспокойных глазах было что-то фанатичное. Когда подошла его очередь, десяток человек с готовностью опознали его. Следующим вышел Манфред. Держался он совершенно спокойно.

— Генрих Розенберг из Раза. — Это было название маленькой деревушки, затерянной где-то на просторах Трансильвании.

— Кто поручится? — привычно спросил Фалмут. Манфред затаил дыхание, приготовившись к прыжку.

— Я!

Руку поднял прошедший перед ним молодой мечтатель с лицом священника.

— Проходите.

Манфред, не моргнув глазом, прошел за полицейский кордон, по-свойски кивнув своему спасителю. За спиной у него раздался безмятежный, чистый голос его спутника Пуаккара:

— Рольф Вульфанд.

— Кто поручится?

Манфред снова напрягся.

— Я поручусь, — отозвался все тот же молодой человек.

Подошел Пуаккар, и они немного постояли рядом. Потом краем глаза Манфред заметил, что поручившийся за них юноша неторопливо направился в их сторону. Подойдя, он сказал:

— Через час приходите в ресторан «Реджори» на Кингз-кросс. Я буду там. — Незнакомец, как и они, говорил по-арабски. Если Манфреда это и удивило, виду он не подал.

Они пробрались через толпу, окружившую здание (новость о полицейском рейде разлетелась по всему Ист-Энду с быстротой молнии), и заговорили, только когда дошли до «Олдгейт-стейшн».

— Неожиданное начало для нашего предприятия, — заметил Манфред. По его лицу невозможно было определить, огорчает это его или радует. — Я всегда считал, что арабский лучше других языков подходит для тайн… Век живи, век учись, — философски добавил он.

Пуаккар внимательно посмотрел на свои ухоженные ногти, как будто искал в них объяснение необычной ситуации.

— Да, это что-то новенькое, — произнес он таким тоном, будто обращался к самому себе.

— С ним могут возникнуть осложнения, — прибавил Джордж, а потом сказал: — Впрочем, поживем — увидим.

Молодой человек, с которым они познакомились при столь необычных обстоятельствах, пришел в условленное место с небольшим опозданием. Но чуть раньше в ресторан, немного прихрамывая, вошел другой человек, он приветствовал их грустной улыбкой.

— Вы ранены? — спросил Манфред.

— Пустяки, — беззаботно отмахнулся тот. — Так что означает ваш загадочный телефонный звонок?

Манфред в двух словах обрисовал события этого вечера. Мужчина выслушал его, сохраняя строгое молчание.

— Любопытно… — начал он, но предупреждающий взгляд Пуаккара заставил его замолчать — в ресторане появился тот, о ком они говорили.

Молодой человек подсел к их столику, взмахом руки отогнав вившегося вокруг него официанта.

Какое-то время четверо сидели молча. Первым заговорил неизвестный.

— Я — Бернард Кортлендер, — просто сказал он. — А вы — те, кто называют себя «Четверо благочестивых».

Они не ответили.

— Я видел, что это вы выстрелили, — ровным голосом продолжил он, — потому что наблюдал за вами с того мгновения, когда вы вошли в зал, и когда полиция затеяла это опознание, я решил помочь вам, рискуя жизнью.

— То есть, — холодно вставил Пуаккар, — вы не побоялись, что… мы убьем вас?

— Совершенно верно, — кивнул молодой человек. — Любому со стороны это показалось бы дьявольски неблагодарным поступком, но я достаточно хорошо знаю правила игры и прекрасно понимаю, что это было бы самым логическим исходом моего вмешательства. — Тут он повернулся к Манфреду, который сидел в расслабленной позе, откинувшись на роскошные красные подушки, и заговорил так, будто обращался только к нему: — Вы так часто давали понять, что человеческая жизнь — самый незначительный фактор в ваших планах, что, если моя жизнь… или даже жизнь кого-то из вас помешает вам добиться своих целей, вы, не задумываясь, принесете ее в жертву… Вот так! — Он щелкнул пальцами и замолчал.