Джеймс Баллард: Автокатастрофа

Уехала последняя скорая. За час до этого киноактрису усадили в ее лимузин. В вечернем свете белый цемент зоны столкновения под эстакадой напоминал секретную взлетную полосу, с которой в металлическое небо будут уходить загадочные машины. Стеклянный аэроплан Воана летал где-то над головами утомленных зрителей, возвращающихся в свои автомобили, над усталыми полицейскими, собирающими смятые чемоданы и сумки авиапассажиров. Я думал о теле Воана, теперь холодеющем; его ректальная температура падала по той же нисходящей, что и у других жертв катастрофы. В вечернем воздухе эта кривая падала вместе с кривой температуры карнизов офисных небоскребов и жилых домов города и теплых выделений киноактрисы, которыми пропитался ее гостиничный халат.

Я ехал обратно мимо аэропорта. Огни вдоль Западного проспекта освещали машины, дружно несущиеся на свой праздник телесных повреждений.

Я начал понимать истинное очарование автокатастрофы после своей первой встречи с Воаном. Передвигаясь на паре изрезанных неровных ног, неоднократно поврежденных в том или ином транспортном столкновении, грубая и обескураживающая фигура этого хулиганствующего ученого вошла в мою жизнь, когда его одержимость лишь наполовину выдавала в нем безумца.

Омытым дождем, июньским вечером я ехал с Шефертонской киностудии. Мою машину занесло возле въезда на эстакаду Западного проспекта. Пару секунд меня несло на встречную полосу со скоростью шестидесяти миль в час. Когда машина ударилась о бровку разделительной полосы, правую шину спустило и сорвало с обода. Непослушная машина пересекла разделительную линию и пошла по скоростной полосе. Приближались три машины, седаны, точную модель, окраску и внешние аксессуары которых я все еще помню с мучительной точностью неизбежно повторяющегося ночного кошмара. Первые две я объехал, тормозя и еле выруливая между ни ми. В третью, везущую женщину-врача и ее мужа, я врезался в лоб. Мужчина, инженер-химик американской пищевой компании, был убит мгновенно, вытолкнутый сквозь лобовое стекло, как матрац из жерла цирковой пушки. Он умер на капоте моей машины, его кровь брызнула сквозь трещины в ветровом стекле мне на лицо и грудь. Пожарники, которые позже вырезали меня из смятой кабины моего автомобиля, думали, что я смертельно ранен и истекаю кровью.

Я был ранен легко. На пути домой, после встречи с моей секретаршей Ренатой, которая была рада освободиться от обременительных отношений со мной, я был все еще пристегнут ремнем безопасности, который я неохотно закрепил, чтобы избавить ее от необходимости формального прощального объятия. Моя грудь была покрыта синяками от удара о руль, коленные чашечки разбились о приборную панель, когда мое тело дернулось вперед, к столкновению с интерьером моей машины, но мое единственное серьезное увечье - оторванное в черепе нервное окончание.

Те же таинственные силы, которые не позволили рулевой колонке проткнуть меня, спасли и молодую жену инженера. Она почти не пострадала, если не считать синяков на верхней челюсти и нескольких выбитых зубов. В первые часы в Эшфордской больнице в моем мозгу рисовался единственный образ - мы, обращенные лицом к лицу и запертые каждый в своей машине, и тело ее умирающего мужа, лежащее между нами на моем капоте. Не в силах пошевелиться, мы смотрели друг на друга через треснувшие стекла. Рука ее мужа, находящаяся не более чем в нескольких дюймах от меня, лежала вверх ладонью возле правого дворника. Во время полета тела с сиденья па мой капот, рука ударилась обо что-то твердое, и пока я сидел в машине, на ней вырисовывался знак, сформированный в громадный кровоподтек, - знак тритона с эмблемы на моем радиаторе.

Поддерживаемая диагональным ремнем безопасности, его жена сидела за рулем, уставившись на меня с формальным любопытством, словно ее занимал вопрос: что послужило причиной нашей встречи? Симпатичное лицо увенчано широким лбом интеллектуалки, глаза смотрели бессмысленным и безответным взглядом мадонны с иконы раннего Ренессанса. Она силилась постичь чудо или кошмар, изошедший из ее лона. Только раз на липе промелькнула тень эмоций, когда она, кажется, впервые ясно увидела меня, и ее рот перекосил правую сторону лица, словно кто-то дернул струну нерва. Сознавала ли она, что кровь, покрывающая мои грудь и лицо, принадлежала ее мужу?

Кольцо зрителей окружило нашу машину. Их безмолвные лица выглядели чрезвычайно серьезно. После короткой паузы все вокруг взорвалось маниакальной деятельностью. Запели шины, полдюжины машин съехали к краю шоссе, некоторые облепили разделительную полосу. Вдоль Западного проспекта образовалась огромная пробка, завыли сирены, и полицейские фары отразились на задних бамперах выстроившихся вдоль эстакады машин. Пожилой мужчина в прозрачном полиэтиленовом дождевике неуверенно дергал ручку задней двери у меня за спиной, словно опасаясь, что машина может ударить его мощным электрическим разрядом. Девушка с шотландским пледом в руках прижала голову к окну. С расстояния в несколько дюймов она смотрела на меня, сжав губы, словно плакальщица, вглядывающаяся в тело, распростертое в открытом гробу.