Лиана Мориарти - Девять совсем незнакомых людей [litres]

А потом Наполеон, устав до изнеможения, сказал:

– Эллисон, я в ужасе оттого, что я…

Она не стала просить его закончить предложение.

Она протянула руку над кофейным столиком и прикоснулась пальцами к его руке:

– Мы теперь одна команда, Наполеон. Вы и я – мы команда, мы разработаем стратегию, и мы справимся с этим. Договорились? – В ее взгляде читалась убежденность и сила старого футбольного тренера. – Мы справимся с этим. Мы победим.

Фрэнсис и Тони отправились на прогулку, находясь в разных штатах, разделенные расстоянием в девятьсот километров.

У них вошло в привычку составлять друг другу компанию, отправляясь на прогулку каждый по своим окрестностям.

Поначалу они ходили, прижимая телефоны к уху, но потом Мими, дочь Тони, сказала, что им лучше пользоваться наушниками, и теперь после разговора у них больше не болели уши, и они даже могли удлинить совместные прогулки.

– Ты уже дошла до своего крутого склона? – спросил Тони.

– Дошла, – ответила Фрэнсис. – Но ты послушай мое дыхание! Никакой одышки.

– Ты просто первоклассная спортсменка, – сказал Тони. – Уже убила кого-нибудь?

– Да, – ответила Фрэнсис. – Вчера. Впервые убила своего героя. Но он, безусловно, заслужил это.

– Тебе понравилось? Привет, Медведь.

Медведем был шоколадного окраса лабрадор, которого Тони нередко встречал на прогулках. Тони не знал настоящего имени Медведя, но всегда его приветствовал.

Тони рассказал Фрэнсис о предстоящей поездке в Голландию, куда он отправлялся повидать сына и внуков.

– Я никогда не была в Голландии, – сказала Фрэнсис.

– Правда? – спросил Тони. – А я только раз. Надеюсь, там будет не так холодно, как в прошлый мой приезд.

– Я никогда не была в Голландии, – повторила Фрэнсис.

Наступила долгая пауза. Фрэнсис остановилась на кромке тротуара, улыбнулась даме в соломенной шляпе, поливавшей цветы у себя в саду.

– Ты хочешь со мной в Голландию, Фрэнсис? – спросил Тони.

– Да, – ответила Фрэнсис. – Хочу.

Их первый поцелуй состоялся в зале ожидания авиакомпании «Куантас».

Хизер сидела на краю своей кровати, втирая лосьон в сухую кожу ног, а Наполеон поставил будильник телефона, чтобы проснуться утром вовремя.

Он посещал психотерапевта и, кажется, шел на поправку, но о том, что происходило на этих сессиях, помалкивал.

Она проследила взглядом, как он положил телефон на прикроватный столик.

– Я думаю, тебе нужно накричать на меня, – сказала Хизер.

– Что? – Он испуганно посмотрел на нее. – Нет, не нужно.

– После пансионата мы так больше толком и не поговорили об этом – о лекарстве от астмы.

– Я написал письма, дело стало публичным.

Конечно, Наполеон сделал то, что полагалось сделать. Он нашел нужные контакты через доктора Чэн. Он все задокументировал. В его намерения не входила подача судебных исков, но он предпринимал необходимые усилия, чтобы дело получило огласку. Он писал властям, в фармацевтические компании: «Мой сын Закари Маркони покончил жизнь самоубийством, после того как ему было прописано…»

– Я знаю, – сказала Хизер. – Но ты ни словом не обмолвился о том… что сделала я.

– Ты не виновата в смерти Зака.

– Я не хочу, чтобы ты винил меня, – возразила Хизер. – Но я чувствую, что у тебя есть основания злиться на меня. Есть основания злиться на Зои тоже, но ты не должен кричать на Зои…

– Нет, я не хочу кричать на Зои! – Одна эта мысль привела его в ужас.

– Но на меня ты можешь кричать. Если хочешь.

Она посмотрела на него: он стоял у кровати, его лоб сморщился, как от боли, словно в это мгновение он ударился о камень.

– Категорически нет, – произнес он громким учительским голосом. – Это смешно. Это ничего не дает. Ты потеряла сына.

– Может быть, мне нужно, чтобы ты на меня злился.

– Тебе этого не нужно, – сказал Наполеон. – Это… неправильно. – Он отвернулся от нее. – Прекрати!

– Пожалуйста. – Она забралась на кровать, чтобы заглянуть в его глаза. – Наполеон? – Она вспомнила дом, в котором выросла, где никто никогда не кричал, не смеялся и не плакал, не проявлял никаких эмоций и желаний – разве что выпить чашечку чая. – Прошу тебя.

– Прекрати эти глупости, – сказал он сквозь сжатые зубы. – Пожалуйста.

– Накричи на меня.

– Нет, – ответил он. – Не буду. Что ты попросишь еще? Ударить тебя?

– Ты бы меня никогда не ударил, проживи мы еще хоть миллион лет. Но я твоя жена, и ты можешь сердиться на меня.