Стефан Анхем - Жертва без лица [litres]

Несмотря на ведра пива и постоянную проблему с равновесием, он помнил все, как будто это было вчера. Оглядываясь назад, можно сказать: это был самый топовый год, когда в лайн-апе были «Oasis», «Blur», «The Cure» и «Suede». За лайн-ап этого года с «Prince», «LCD Soundsystem» и «Vampire Weekend» тоже не стыдно. Это его так вдохновило, что он даже предложил Соне начать переезд с посещения фестиваля всей семьей. Она лишь выразительно на него посмотрела и спросила, не слишком ли поздно для кризиса среднего возраста.

Он запер дверь ванной, стянул с себя больничную рубаху и брюки и стал осторожно снимать марлевую повязку, обмотанную вокруг верхней части тела. Слой за слоем, пока все не кончилось. Разумеется, она все время была с ним – боль, ноющая и покалывающая, – но последние часы он о ней не думал. Только сейчас, снимая последние слои, он вспомнил, как тяжело ранен. Смешанный с кровью гной приклеил марлю к ране, и ему пришлось встать под душ и осторожно по кусочкам отдирать повязку. Он перешагнул свой болевой порог и поблагодарил Мэрилина Мэнсона, перекричавшего его.

Целиком сняв с себя повязку, Фабиан сделал воду как можно холоднее и промыл горящие раны. Он простоял так пять минут, потом намылился, вымыл голову и, не вытираясь, стал обсыхать прямо на коврике в ванной.

Он посмотрел на себя в зеркало. Обычно, глядя на свое отражение, он чувствовал себя молодым. Ему сорок три года, а тело как у мужчины на десять лет моложе. Никаких лишних килограммов, как у многих в его возрасте. Никакого намека на проплешину. Ни одного седого волоса. Но мужчина, на которого он смотрел сейчас, выглядел по меньшей мере на десять лет старше. Бледный, как покойник, с таким дряблым лицом, будто сила притяжения одним махом увеличилась в два раза. Он хотел повернуться и осмотреть раны, но решил, что лучше не надо.

I lift you up like the sweetest angel [39] …

Одежда по-прежнему лежала в нераспакованных картонных коробках с его стороны кровати, и он долго рылся, пока не нашел пару чистых трусов, носки, красную просторную льняную рубашку вместо повязки и пару мятых льняных брюк.

I’ll tear you down like a whore [40] …

Фабиан вернулся на кухню, поставил мобильный на зарядку и пошел в подвал, взяв с собой остатки пиццы. Он точно знал, что ищет. Зеленую тумбочку. Но он не обнаружил ее там, где видел ее в последний раз. Раньше она стояла у одной из стен посреди подвала. Теперь там ее не было. Фабиан не знал, то ли это дело рук Сони, то ли он что-то напутал. У него возникло впечатление, что подвал выглядел по-другому, будто в нем все переставили.

К тому же подвал забит вещами, которые надо было отправить прямо на свалку, если бы не Сонины протесты. Соня не могла заставить себя что-нибудь выбросить. Она считала, что любая вещь может понадобиться, когда ты об этом даже и подозревать не будешь. Постоянным аргументом были ее собственные родители, которые никогда ничего не хранили и выбросили целое состояние – устаревшие кухонные принадлежности, которые потом стали последним писком моды. Но что они будут делать со сломанными велосипедами, липкими детскими автомобильными креслами и ящиками с видеокассетами, Фабиан не понимал.

Через двадцать минут он нашел зеленую тумбочку за старым коричневым диваном с лежащими на нем тремя оплетенными бутылками. Он вынул средний ящик, достал свои старые фотоальбомы, сел между бутылками и стал листать. От многих фотографий отклеился скотч, и его комментарии с грамматическими ошибками остались висеть как забытая игрушка на выброшенной новогодней елке.

Фотографии были сняты на его фотоаппарат «Инстаматика», который он получил на десять лет, и хотя краски потускнели, а четкость снизилась, они сделали свое дело и вернули его назад в то время, когда он дальше всех мог прокатиться, не упав, на своем скейтборде, когда ездил с классом в Копенгаген, где съел три чизбургера в «Макдональдсе» напротив Тиволи, когда сгреб в кучу первый снег и соорудил «Большую гору» – невысокий холмик, чтобы кататься на минилыжах.

Почти все фото были сделаны во время каникул в средних классах – как только он пошел в седьмой, он забросил фотоаппарат. За исключением одного дня в восьмом классе, когда он взял фотоаппарат в школу и отснял целую пленку. Тридцать шесть снимков с одним и тем же мотивом. Все эти годы он совершенно не думал об этой фотосессии. Он забыл, что она вообще существует. И только когда увидел граффити на шкафчике, заснятое Утесом, он все вспомнил.

Вот они, все тридцать шесть снимков, наклеенные в один из альбомов школьной поры. Под всеми снимками он сделал одну и ту же надпись.