Лариса Соболева - Я вернусь, когда меня не станет

— Гоша!.. Ну, повернись… пожалуйста…

— Чего тебе, попрыгунья-стрекоза?

Понимая, что поспать ему больше не удастся, Георгий поддался усилиям жены, лег на спину и уставился на нее… насмешливо! Примчалась! С утра! Наверное, решила: раз Гоша не убил на месте прелюбодеяния, то спустя ночь точно не убьет, ну, поскандалит, кулаком в ухо заедет — это маленькая плата за шалость. И кофе в постельку принесла — вот дура.

— Бабушка где? — зевнув, поинтересовался он.

То-то и оно! Бабуля жену внука не пустила бы в дом.

— Не знаю. Кофе? Глоток, м? — улыбалась Леся, поднеся ему чашку.

— С ядом? — Он скрестил руки на груди, мол, не буду пить.

Фальшивенько рассмеявшись, она отпила глоток, показывая, что яда в чашке нет, и протянула мужу, тот отвернул лицо в сторону, пробурчав:

— Значит, отравила только что, когда пила.

— Ну, как хочешь. Гоша, я приехала поговорить… (Он демонстративно зевнул.) Понимаю, ты злишься на меня… Не знаю, как это получилось… (Голосок Леси дрогнул, щас скупая слеза прольется.) То, что вчера ты видел, это глупая случайность, несерьезно, клянусь. Ну… ну, с кем не бывает? Как помешательство нашло! Я тебя люблю, просто… одиноко стало, такая тоска взяла… Сколько раз я уговаривала тебя жить в городе, но ты уперся в эти деревни, как водяной в свое болото! Мне тебя не хватает, вот и поддалась…

О! Из одного глаза Леси, как по заказу, все же выкатилась слеза, на второй не хватило слез. Георгий решил покончить со спектаклем для одного зрителя:

— Твои вещи в двух чемоданах, бабушка собрала то, что от тебя осталось, стоят в гардеробной. Назад чемоданы можешь не возвращать, дарю.

Его спокойствие и равнодушие задело ее. Леся готовилась к грандиозному скандалу, который, в сущности, можно умело свести к нулю, но для этого инициатором скандала должен выступить Георгий, а ему по барабану вчерашние скачки на кровати, и это не игра.

— Ну, прости, прости! — Леся упала ему на грудь, потом подняла лицо и якобы сейчас ее осенило: — А давай заведем ребенка? Ты же хотел…

— Заведи лучше кошку, собаку… Или нет, лучше рыбок, они не гавкают и выгуливать не надо.

Охладил. Леся не могла нащупать брешь в его состоянии, чтобы воздействовать прицельно, пока уловки терпели крах.

— Гоша, ты ведь сам меня толкнул…

— Щас буду хохотать, не смеши. Думаешь, если вчера вам обоим не накостылял, я тряпка и мною ты можешь вертеть как хочешь? Да мне все равно, с кем ты… давно все равно. Ты же поняла, что я не люблю и не хочу тебя, не могла не понять. А не гнал я тебя потому, что думал, сама скажешь, когда найдешь мужика, по-честному поступишь. Решил так: пока ты не нашла опору, жить-то тебе негде и особо не на что, твоя парикмахерская — кстати, открытая на мои деньги, — дохода много не приносит, пусть уж пока женой числится. А знаешь, почему я дал деньги на твою парикмахерскую?

— Салон, — поправила она мужа.

— Да как ни назови, смысл не меняется. Я решил тебя удалить, чтоб не маячила передо мной и не трепала нервы бабушке. Из вас двоих я выбрал бабушку и отлично жил без тебя, спокойно. Но есть же правила, элементарные приличия… Я к тебе с гуманизмом, мать его, а ты в моем доме, на моей кровати, скрытно и, подозреваю, не первый раз гадила…

— Первый! Честное слово…

— Не свисти, не верю. Ну, сказала бы: любовь, замуж выходишь, я ж гуманист. Так нет! Тебе нужно гадить по-тихому, но чтоб все оставалось по-прежнему. То есть у тебя полная свобода, а я, как честный человек, в жестких рамках — это уже скотство, которое не прощается.

У нее осталось последнее средство — перевести стрелки на мужа, и Леся мстительно прищурилась, гневно бросив:

— Гуманизм, да? Приличия, да? А сам? У тебя совесть чиста? Думаешь, я не знаю, что ты спишь с внучкой деда Артема? Вся деревня о ваших шашнях базарит, мне не раз звонили…

— Так, забрала свои чемоданы — и чтоб больше я тебя не видел. И кстати! До вечера освободи мою квартиру, приедет Яшка, отдашь ему ключи.

— В таком случае, буду с тобой судиться и делить имущество, нажитое в совместном браке.

— Угомонись, болезная. Квартиру мне подарил дед задолго до тебя, а хозяйство… — Георгий широко улыбнулся. — Угадай, кому все принадлежит?

— Твоей маме? — огорчилась жена.

— Логично. Но дед плевал на логику, он предвидел, что отчим захочет выжать из его трудов только деньги, спустив все с молотка. Он о людях думал, которых нельзя оставить ни с чем, ведь многие работали у него, а у меня так и вовсе подавляющее большинство. Да, радуйся, бизнес дедушка завещал своему единственному внуку.