Евгения Михайлова - Струны черной души

Я по стенке подошла к камере видеонаблюдения в подъезде, направленной на лифты, без вещей и разбила ее молотком, повредила кабель. Подогнала машину к подъезду, все погрузила. И понеслась к единственному месту, о котором тогда почти никто не знал.

Это крошечный домик моей дальней тетки, которая умерла совсем недавно, оставив завещание на меня.

Я еще не сдала документы на оформление. Это глухой, медвежий угол Подмосковья, он ничего не стоит, есть там одна ценность. Старый высохший колодец за домом.

Вот туда я полезла по шаткой лестнице. Пол был выложен большими неровными камнями. Они шатались от времени и еще сохраненной на дне влаги. Я легко вынула несколько. Все завернула во много слоев пластика, зарыла голыми руками, завалила камнями.

И лишь потом, через несколько часов, я вернулась в дом, помыла руки. Подошла к мужу, подержалась за рукоятку ножа, коснулась его крови своими пальцами, постояла ногами в носках рядом с его телом. И позвонила в полицию.

Вошла к Тане и дала ей, совсем сонной, еще одну таблетку, на этот раз сильного снотворного. До их приезда она будет спать почти под наркозом. Они ничего от нее не услышат.

Они приехали быстро, хмурые, грубые мужики. Я сразу определила их для себя как врагов. Спросила, кто из них следователь. Сказала:

— Мы с дочерью переживаем страшный стресс, поэтому вряд ли сейчас можем что-то прояснить. Скажу главное. Я вернулась из Подмосковья и обнаружила тело мертвого мужа, а рядом дочь без сознания. Понятия не имею, что могло случиться до ее прихода. Моя дочь не может пока говорить. Она страдает заболеванием сердца. Мне пришлось выводить ее из приступа, поэтому не смогла сразу позвонить в полицию. Сейчас Таня спит под препаратами. Я не позволю ее разбудить. Речь о ее жизни. Сразу скажу, что мы не давали ключей посторонним людям, даже знакомым. Но это, разумеется, не значит, что ни у кого не было возможности сделать копию.

— То есть вы утверждаете, что ваша дочь вошла в закрытую, как обычно, квартиру и увидела убитого отца?

— Да, именно это я и утверждаю. Вряд ли смогу сейчас хоть что-то предположить о том, что произошло на самом деле.

— Сейчас и не нужно, — сказал следователь. — Пусть поработает эксперт. Мы вас вызовем. Обеих. Дочь будут допрашивать в присутствии специалистов.

Эксперт все же настоял на том, чтобы он осмотрел Таню. Она не проснулась, когда он брал ее отпечатки пальцев, проверял, что у нее под ногтями. Да, ножки ее он тоже осматривал.

Я держала и давила свое сердце, как полуживого птенца, который в отчаянии может вырваться из груди. Меня осмотрели и записали все в протокол, само собой.

Я объяснила, что сначала хотела вытащить нож в надежде спасти мужа. Потом вспомнила, что этого нельзя делать.

Да, касалась его, проверяла пульс. Трогала лицо, прощалась. Сказала, что в квартире ничего не пропало, насколько я смогла проверить. С ноутбуками вообще обошлось.

Следователь просто спросил:

— Я правильно понял: у вас один компьютер и один ноутбук на троих?

— Да.

Следователя звали Николай Васильевич Никитин. Человек без внешности, возраста, эмоций и особых примет.

Когда они все уехали на рассвете, когда увезли тело Толи, я бессильно упала в кресло. О том, чтобы лечь на нашу с мужем кровать, не было и речи.

В этом кошмаре у меня была крошечная надежда. Этим казенным людям нужно просто казенно выполнить свое дело.

Если они не схватили преступника за руку, если не нашли прямых улик, если никто не будет требовать найти убийцу, — то им же спокойнее. Поищут для виду, поспрашивают, заполнят свои протоколы, — и все уйдет в раздел их «висяков», как чаще всего и бывает.

Я — потерпевшая по делу, но я дам понять свою позицию.

Мужа не вернешь, дочери требуется все мое внимание и помощь, жажды мести нет. В смысле, как у вас получится.

Разумеется, на самом деле я точно знала, что буду искать правду, что приму любую. И если это сделала не Таня, то найду способ искать и наказать убийцу.

Такое роковое «если не».

Это возможно, лишь когда минует опасность со стороны следствия для дочери и меня. Если все же Таня, — значит, преступление совершил Анатолий.

Мне нужно в нем разобраться. И я в любом случае приму приговор дочери, научу ее с этим жить.

Я просидела до позднего утра, застыв и почти не дыша.

Я держалась из последних сил за свою жалкую надежду. Я сжимала ее в зубах, впивалась в нее ногтями. Заклинала всем для меня святым — не покидать меня.