Но мне надо кое-что спросить, и хорошо, что Розины и Мишины родители здесь.
— Я знаю, что поздно. — Я вижу, как старик удивленно вскинул брови. — Но я должна спросить. О тех игрушках, что были у Митрофановны.
— А! — Николай Михайлович вышел в коридор и прикрыл дверь. — Эти игрушки стали притчей во языцех, Галина ими очень гордилась. Сказала, что получила в наследство, но от кого, не сказала. Может, кто-то из пациентов подарил, к ней приезжали рожать отовсюду, и жены партноменклатуры тоже, а там возможности были отблагодарить умелую акушерку. В общем, я не специалист, конечно, а только что-то в этой истории было не так. Но прошло время, все забылось, игрушки так и стояли в серванте, так что, думаю, они и сейчас там, если Лешка не пропил. А почему вы о них спросили? Вряд ли эти игрушки были ценными.
— Нет, ничего, просто спросила. — Я должна кое-что для себя понять. — А в каком году они появились у Галины?
— Да сейчас я и не вспомню уже. — Старик качает головой. — Наверное, Лешке было лет тринадцать. Валя говорила, что зашла к Галине за чем-то, а цацки эти в серванте стоят, и солнце как раз светило, так блестело и переливалось стекло, смотреть больно было.
Отлично, именно это мне и надо было услышать.
Теперь нужно найти сестру убитой Полины, и моя версия обретет очертания, и все, кроме конкретной личности убийцы, встанет на места.
Панков меня точно в обезьянник запрет, с него станется, но я позвоню Рите, и мы сможем найти и приспособить к делу оставшиеся части головоломки.
А утро принесло радостную Риту, готовую к приключениям.
— Ты все-таки думаешь, что у Полины могли быть еще дети? — Рита заметно оживилась. — Ладно, давай сначала сестру найдем. На той фотографии была подпись, вторую девочку зовут Марина. Думаю, фамилия была та же — Щеглова, а вот какая сейчас, кто знает. Да и жива ли она… ладно, был у меня как-то клиент, он сидит на этих базах данных, и если на месте, то найдет нам искомую гражданку. У Игоря есть старое дело с заявлением сестры о пропаже Полины, но сама понимаешь, что он скажет, если заподозрит, что мы лезем в следствие.
Тут она в самую точку. И жену он просто побранит, а меня в клетку посадит.
— Да это он так просто, куда там он тебя посадит. — Рита смеется. — Игорек у меня душа-человек, но лучше ему ничего пока не знать. Формально мы его следствие драгоценное не трогаем.
Формально — да, а фактически мне светит клетка, где я буду сидеть вместе с бомжихами.
— Не дрейфь, Линда, — Рита хохочет. — Я уже закинула знакомому запрос, обещал перезвонить. Короче, я еду к тебе, Лильке привезу фруктов.
Фрукты — это хорошо, но мы же обычно кормим уток.
— Поедем с тетей Ритой кататься?
Лилька испуганно посмотрела на меня.
— Поедем далеко, что-то новое увидим…
По Лилькиному лицу я вижу, что разговор идет куда-то не туда — она сейчас заревет, да как!
— Лиль, ну ты чего? А утки никуда не денутся, уток завтра…
Лилька побежала в комнату, забралась в свою кровать и нырнула под одеяло.
— И уток не пойдем кормить?
— Нет.
Ну, по крайней мере, определенно.
Интересно, почему.
— И кататься не поедем?
Судя по всему, нет. Какая муха ее укусила, не могу понять.
— Лиль…
Я сажусь на краешек ее кровати. Что происходит, я не понимаю, а она вряд ли пока способна объяснить. Но я все равно спрошу.
— Ну, почему — нет? Ты что-то другое делать хотела?
— НЕТ!!!
Она плачет — там, под одеялом, плачет тихо, как взрослая. И я достаю ее из одеяльей норы, а она отбивается, но так не годится, я должна понять, что происходит.
— Ну, чего ты? — Я обнимаю ее и начинаю баюкать. — Лиль, ну чего ты так расстроилась? Разве я тебя обидела когда?
Она качает головой — нет, не обидела.
— Так чего ж ты плачешь?
— Не отдавай. — Она поднимает на меня заплаканные глаза в венчике мокрых ресниц. — Поедем, и отдашь!
Вот я все-таки тупая.
Ведь она отлично помнит, как оказалась в приюте — тоже вот так, небось, посулили прогулку, а потом оказалась она в приюте. Она же не знает, что я не такая, как Катька… вернее, отчасти уже знает, но в вопросе приюта пока не доверяет никому, и тут я ее понимаю.
— Лиль…
— Нет.
Блин, эту проблему надо решить прямо сейчас, ждать Лилька не может — у детей время по-другому идет, и то, что нам минута, для них вечность.
— Помнишь, когда та тетка приходила, я тебе сказала, что никогда и никому тебя не отдам?
Она смотрит на меня, нахмурив светлые брови.
— Так ты это заруби себе на носу, раз и навсегда, и больше не валяй дурака. Я никогда никому тебя не отдам. Усвоила?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу