Павел Иеронимович моги действительно назвать себя счастливым.
Он нашел в Марье Петровне умную и любящую жену, с которой предвиделась бесконечная вереница золотых дней.
В средствах он тоже не нуждался.
Добрая Анна Карловна предоставляла молодым все необходимое для их удобства и комфорта.
Она теперь жила ими, у добродетельных и одиноких женщин в преклонные годы является потребность такой жизни. Они избирают предмет своей последней привязанности и посвящают ему все интересы своих последних дней.
Об одном скучал Павел — это о деятельности.
Он не решался поступить на службу, боясь, что сухое канцелярское дело покажется для его живой и полной энергии натуры недостаточным.
Но однажды он нашел, что должность судебного следователя, например, была бы по нему; остановившись на этой мысли, он и осуществил ее, поступив кандидатом к одному из старых судебных следователей.
Иногда, сидя в камере и присутствуя при допросах, он осознавал, что его мысль с содроганием останавливалась на пропавшем без следа его двойнике и брате по крови, но он старался отогнать ее, считая все связи с этим ужасным человеком порванными.
Юноша не хотел сознаться, что, отгоняя эту мысль, он не хотел думать о возможности существования для него опасности в будущем. Ему страшно было предположить, что этот человек все-таки держит в руках его счастье и каждую минуту может разбить его с таким же дьявольским умением, как это он делал раньше. Иногда Павлу казалось даже, что он чересчур малодушен, что он трус даже, что ему не молчать следует, а, наоборот, выступить на борьбу с этим исчадием мрака, парализуя, где возможно, его тлетворное влияние и пресекая в корне возникающие преступления…
Но дни шли, и впечатления сменялись впечатлениями, заслоняя этот сосущий душу вопрос.
В особенности отодвинули его на последний план два обстоятельства.
Первое заключалось в том, что в один из вечеров, сидя за роялем, Марья Петровна вдруг встала и, меняясь в лице, подошла к мужу…
— Теперь нет сомнения, — сказала она тихо, — да, я делаюсь матерью. Сейчас в первый раз я это почувствовала…
Павел тоже изменился в лице и с приливом какого-то неизъяснимо глубокого чувства обнял жену.
Другое обстоятельство было такого рода.
Однажды, совершенно неожиданно, Павел получил повестку из провинции, которой он приглашался явиться немедленно в город Н. для утверждения в правах наследства по имениям и капиталу своего троюродного дяди, князя Карпатского.
Павел был чрезвычайно удивлен. Он никогда даже не слыхал этой фамилии и подумал, что тут какая-нибудь ошибка или недоразумение.
Но вслед за тем, когда он поехал к баронессе фон Шток и услышал от нее, что у него действительно есть такой дядя, он решил ехать.
Стороной он узнал, что состояние покойного князя громадное и простирается до десятка миллионов.
Однако отъезду его помешала внезапная болезнь Марьи Петровны, и потому он решился до времени выдать доверенность отцу ее.
Старик Петров приехал сияющий, он только что узнал из достоверных источников, что наследство это превышает даже десять миллионов.
— Что же ты не едешь? — набросился он на Павла. — Ей-богу, подобная беспечность непростительна.
— Это не уйдет, — отвечал довольно хладнокровно молодой человек, — а вот меня пугает, что Маруся немного нездорова. Впрочем, доктор говорил, что это обыкновенная предвесенняя лихорадка. Однако все-таки я думаю лучше попросить вас съездить туда, а не ехать самому.
— Что ж, изволь, я к твоим услугам, — отвечал Петров.
Ровно через сутки Петров выехал в Н., но в этот же день Марья Петровна застала мужа в кабинете бледного как полотно, с опушенным письмом в руках.
Павел был так погружен в какое-то тяжелое раздумье, что не заметил появления жены в кабинете и, воображая себя наедине, громко, с отчаянием произносил:
— Опять он!.. Опять он!..
Письмо
— Что это значит? — спросила Марья Петровна. — Кто — он? Павел вздрогнул и скомкал письмо.
— Ничего, ничего, это так!.. — начал было он, силясь улыбнуться, но жена строго перебила его:
— Ты что-то скрываешь от меня, Павел? Это нехорошо, наши отношения вовсе не таковы, чтобы иметь друг от друга секреты.
Павел тихо и ласково взял. жену за руку. В глазах его, печально устремленных на нее, светилась какая-то затаенная, но твердая решимость…
— Послушай, Маруся… Есть маленькая неприятность, но ты в твоем положении не должна интересоваться ею. Всякий пустяк, могущий взволновать тебя, отразится на нашем ребенке. Прошу тебя поэтому: не расспрашивай меня.
Читать дальше