Борис Воробьев - Искатель, 2019 № 02

Однако так продолжалось недолго. По мере того как отец прикладывался к своей бутылке, речь его становилась все более и более бессвязной. Взгляд стекленел, движения становились все медленней и неуверенней. Папа забывал, о чем говорил, сбивался и вообще замолкал, подолгу уставившись в одну точку. Иногда он начинал говорить совершенно непонятно о чем, будто продолжая давно прерванную беседу с кем-то, видимым только ему одному.

Это превращение и быстрота, с которой оно происходило, сбивали Димку с толка. Он, конечно, понимал, что поведение отца меняется из-за того, что он пьет из своей бутылки, но все равно это происходило как-то слишком быстро и оттого пугающе. Дёма, например, когда выпивал, ничуть не менялся, оставался таким же веселым и улыбчивым, только говорить начинал громче. И другие папины друзья, иногда приходившие к ним домой и с которыми он обычно сидел на кухне, тоже не менялись так разительно.

Эту метаморфозу Димка наблюдал уже не один раз, но все равно никак не мог привыкнуть к ней. Словно злая колдовская воля подавляла и гасила в отце что-то, отбирала его силы, обесцвечивала взгляд. Папа уже не мог сидеть прямо, его пошатывало даже в кресле, заваливая то на бок, то вперед. Он становился все более беспомощным, его руки бессильно свисали с подлокотников кресла, а взгляд бессмысленно блуждал по комнате, ни за что не цепляясь.

Передачу дальше смотреть было неинтересно, Димка хотел уже поискать на других каналах мультики и даже привстал, чтобы подойти к телевизору. В этот момент папина рука разжалась, и бутылка с громким стуком упала на пол, Димка вздрогнул от этого резкого звука. Отец проводил отсутствующим взглядом неспешно покатившуюся бутылку, не выражая при этом никаких эмоций, словно это все его не касалось, а происходило где-то в телевизоре у морских животных Крайнего Севера. Отец подался вперед, опершись локтями на свои колени, отчего его поза стала еще более неустойчивой. Бессмысленный, блуждающий взгляд остановился на мальчугане.

Димка уже видел этот взгляд. Пустой и ничего не выражающий, как у куклы. Словно папы и нет вовсе, а вместо него непонятное существо сидит сейчас в кресле, покачиваясь, как пугало на ветру. Но самое страшное было то, что его взгляд не был совсем уж безжизненным. Нет! Там, за этой пустотой, все же было что-то! Или даже кто-то. Из глубины папиных глаз, как будто сквозь мутные линзы, за Димкой затаенно и злобно следил кто-то посторонний, чужой и торжествующий!

— Папа… — робко позвал Димка, — папа, ты меня слышишь? Но папа молчал и продолжал, не мигая, смотреть на Димку.

— Папа…

«Он мой!» — прозвучал в полумраке комнаты негромкий, но отчетливо слышный голос.

Димка похолодел и почувствовал, как зашевелились волосы на затылке! Это сказал точно не папа, его губы совсем не шевелились. Димка оглянулся на телевизор, там начался какой-то фильм, на экране беседовали двое пожилых мужчин во фраках.

«Это в кино, это все телевизор», — успокаивал себя Димка, не замечая, что его бьет мелкой дрожью.

Настороженный, словно зверек, готовый убежать в любое мгновение, Димка напряженно всматривался в глаза отца, стараясь понять, что же такое он увидел. И не мог разглядеть и осознать. В какой-то момент Димка испытал внезапно нахлынувшее чувство жалости к папе, тот сидел такой беспомощный и не способный что-либо изменить. Как будто кто-то хитрый и безжалостный навсегда завладел им и держал в своей власти. Он ведь хороший на самом деле, и очень добрый, и сильный, и знает так много смешных историй. Димке стало ужасно жалко себя тоже. Он остро ощутил, что совсем один в квартире, потому что мама далеко, ее здесь нет, и папы, похоже, тоже… А на его месте сидит кто-то другой, и это совсем не то, что должно быть на самом деле… В уголках глаз предательски защипало, и по щеке покатилась слеза.

И тогда Димка, осторожно передвигая избитые ноги, приблизился к папе, протянул к нему руки и тихонько позвал:

— Папа…

Какое-то мгновение ничего не менялось, отец продолжал молча смотреть на Димку невидящим взглядом, а затем в его глазах из самой глубины стал разгораться мрачный огонь. Может, тому причиной были отсветы от экрана телевизора, а может, что-то еще, о чем думать совершенно не хотелось. А потом все тот же голос, клокоча от ярости, произнес, звуча сразу отовсюду: «Он мой!»

Не чувствуя боли в перебитых ногах и не слыша собственного крика, Димка вбежал в свою комнату и забился под кровать, где и пробыл безвылазно до самого утра.