Сэм Борн - Праведники

Уилл усмехнулся:

— Твоими бы устами…

— Я серьезно! Не надо ухмыляться. Если у меня на носу, повисла сырная крошка, это еще не значит, что я не права! Я верю в тебя и в твои возможности. Знаешь, я сегодня на работе случайно услышала одну песенку… такую… Я даже удивилась, потому что по радио таких больше не передают. Но она была такая красивая, такая… прямо я не знаю…

— А кто пел?

— Джон Леннон. Название не вспомню, хоть убей, но он там перечисляет все, во что обычно принято верить… Точнее, отрицает все это. «Я не верю в Иисуса, я не верю в Библию, я не верю в Будду…» И так далее. В Гитлера, в Элвиса и во все остальное… А потом вдруг говорит: «Я не верю в „Битлз“. Я верю лишь в Йоко и в себя». И вот когда я это услышала, я просто и долго не могла сойти с места. Прямо в приемном покое! Настолько меня поразила эта строчка. Ты, конечно, можешь сказать, что это сопли в шоколаде, но лично я так не думаю. И я тоже поняла, что верю!

— В кого? В Йоко Оно?

— Не придуривайся, Уилл. В какую Йоко? Я верю в нас с тобой. В тебя и меня. И в этом нет ничего смешного.

Уилл едва удержался, чтобы не рассмеяться. Он был англичанином, а в Англии не принято столь явно и открыто заявлять о своих чувствах. К тому же он никак не мог причислить себя к людям, поднаторевшим в любви и знавшим тысячи способов ее словесного выражения.

И все же он сдержался.

— Я тебя люблю, — неожиданно для самого себя сказал он.

— Я знаю.

За столом повисла тишина, нарушаемая только скрежетом вилки по тарелке: Бет соскребала остатки горячей ватрушки.

— Что это ты сегодня такая романтичная? — наконец поборов легкую неловкость, небрежно спросил Уилл. — Что-то на работе произошло?

— Ага. Я ведь уже рассказывала тебе о ребенке, с которым сейчас работаю?

— Мальчик N? — улыбнувшись, уточнил Уилл.

Бет фанатично блюла врачебную тайну и лишь в исключительных случаях выносила за порог больницы подробности своих взаимоотношений с пациентами. Уилл был не против. И даже уважал такую позицию жены. Но это несколько усложняло ему жизнь. Он-то полагал, что у него будет возможность находиться в курсе всех служебных дел Бет, давать ей советы в сложных ситуациях, ругать вместе с ней ее недругов, обсуждать офисные интриги и карьерные перспективы. Он-то думал, что они будут просиживать длинные осенние и зимние вечера в гостиной у телевизора или на кухне за чаем, разговаривая о ее работе. Уилл даже предвкушал одно время, как Бет будет искать у него помощи в «особо трудных случаях», а он, строго наморщив лоб и сосредоточенно массируя ей плечи, сможет предлагать свои идеи и озарения, которые Бет будет успешно претворять в жизнь.

Ничего этого и в помине не было.

Во-первых, как оказалось, Бет вовсе не разделяла альтруистских порывов мужа. Она вообще меньше нуждалась в чьих бы то ни было советах, чем Уилл, который привык чуть ли не каждый свой шаг, каждое решение предварительно обговаривать с Бет. Жена была абсолютно самостоятельна и независима в том, что касалось ее работы. И она очень уважала врачебную тайну.

— Да, тот самый, — легко согласилась она, не приняв его шутливый тон, — которого обвиняют в поджогах. Он два раза пытался спалить собственную школу, а один раз — дом соседей. Но у него ничего не вышло. Зато с детской игровой площадкой ему больше повезло: он фактически стер ее с лица земли.

— Сколько времени ты уже с ним мучаешься?

— Пару месяцев. И за все это время он ни разу не дал мне повода заподозрить у него хотя бы проблески угрызений совести. Ни разу! Дошло до того, что я вынуждена была объяснять ему азы, как двухлетнему ребенку. Рассказывать, что такое хорошо и что такое плохо. А сегодня он знаешь что вдруг выкинул?

Бет задумчиво разглядывала двух официантов, которые, устроившись за соседним столиком, собирались поужинать.

— Помнишь, я тебе рассказывала о Мэри? Девушке из регистратуры? У нее умер муж. После этого она сама не своя. Ни жива, ни мертва. Мы уж ломали себе голову, что бы такое сделать, чтобы поддержать ее! И вот этот мальчик N узнал про ее мужа. Понятия не имею, кто ему сказал. Скорее всего он где-то подслушал. И сегодня явился к ней с цветком. Подошел и протянул роскошнейшую красную розу на длинном стебле. Такие на муниципальных клумбах не растут, продаются только за деньги. Но даже если бы он ее просто сорвал где-то или украл, не в этом дело. Ты понимаешь? Сам факт, что он подарил Мэри цветы, — это… это… И он ведь еще сказал ей: «Это вам. В память о вашем муже».