Вадим Агапов - Гроссмейстер

И он бросился обратно, а я побрел к дому, решив, что вначале немного посплю. Раз уж Строганов забывает такие вещи, то я и пытаться не буду продолжать поиски девушки по больницам. Жизнь требует движения, а движение – отдыха, перефразировал я Аристотеля и пошел спать.

Замечательный садик, через который я шел к метро Черная речка, привлекал всех ароматом цветущих яблонь, груш, шиповника: пчел, бабочек и местных пьяниц. Последние располагались на скамеечках, в тени ветвистых деревьев и среди густых кустов. Когда-то эти земли принадлежали очень дальнему родственнику Арсения Строганова – графу Павлу Строганову. Надо ему об этом рассказать. Пусть завидует предку!

Проходя мимо дачи княгини Салтыковой, кстати, одной из дочерей того же графа Строганова, я в очередной раз засмотрелся на маленький замок ярко-красного кирпича с готическими башенками, устремленными в голубое высокое небо. Задумался о старшем сыне графа, погибшем в девятнадцать лет на войне с Наполеоном…

– «О Строганов, когда твой сын

Упал, сражен, и ты один,

Забыл ты славу и сраженья…»

Я не успел процитировать классика, потому что сам чуть не упал – на меня запрыгнули, наскочили и заорали в оба уха два стихийных бедствия в виде моих детей: «Папа, что ты тут делаешь?»

Немного очухавшись и раздав подзатыльники в воспитательных целях, я указал на дом княгини и рассказал, что именно в нем снимали Шерлока Холмса почти сорок лет назад…

– Да, да, – перебили они меня, – ты уже сто раз это говорил! «Кровавая надпись»! А знаешь, где мы сейчас были? На могиле Пушкина!

– Молодцы! – похвалил я их. – Особенно если учесть, что отсюда до нее около четырехсот километров.

– Я же тебе говорил? – обратился старший сын к своему младшему брату.

– А что же тогда за памятник на другой стороне улицы? – изумился последний. – там скамейка, цилиндр и книга с пером. Я думал, это могила Пушкина.

– Могилы на кладбище, – пояснил ему старший брат.

Мы пошли к дому. Они делились впечатлениями от какого-то фильма, который только что посмотрели, причем делали это громко и одновременно, а я, кивая головой и поддакивая, думал о своем. Точнее, о Сердюкове. И о том, что все-таки самое важное, самое необходимое в жизни это… деньги! Почему? Да потому, что когда у него случилось несчастье, которое сломило его, только деньги дают возможность вернуть его дочь, живую или мертвую. Поиски – дело затратное, говорил Строганов Пискову. Правда, если она погибла, то и деньги уже бессильны… Но пока есть надежда, есть и шанс, за который он ухватился. И сейчас деньги решают все. А когда денег нет? Совсем. Как у меня. Как у большинства… Я посмотрел на своих детей. Случись что, к кому бежать? На кого надеяться? Я тяжело вздохнул. Только на Господа Бога. Как там говорит Арсений? Если Господь с нами, то чего нам бояться?

– Папа, не вздыхай так тяжело, там все хорошо кончилось! – успокоили они меня. – Добро победило! Сходите с мамой, посмотрите!

Из раскрытого окна «проснулся утра шум приятный»! Правда, был разгар дня. Доносились звуки улицы, пение птиц, разговоры людей, и ярко светило солнце. Но когда сильно устал и хочется спать, то только телефон может помешать этому желанию. Помня об этом, я отключил эту вещь первой необходимости двадцать первого века и провалился в небытие, даже без снов…

Разбудил меня старший сын: ему позвонил дядя Арсений и убедил, что если меня не поднять с кровати, то я расстроюсь, потому что мы с ним, с дядей Арсением, идем сегодня вечером на концерт.

– Папа, вставай! – расталкивал он меня. – Опоздаешь!

– А мама с вами идет? – проводил разведку младший. – А что вы будете слушать? Там будет тяжелый рок или рэп?

– Тяжелый… рэп… – я очнулся. – Нет, мы идем слушать классику.

– Роллинг Стоунз? Битлз?

Мы встретились с Арсением на улице, причем я прождал его не меньше получаса. И появившись, вместо извинений он стал высказывать претензии, почему это я не продолжил поиски Маргариты в больнице, почему я не нанял помощников, чтобы искать в других стационарах – словом, босс был мною не доволен.

Мы молча шли по Английской набережной. Арсений выглядел непроницаемым и мрачным. Он безмолвствовал, демонстрируя свое недовольство. А я подумал, что наименее виновные – наиболее великодушны! Поэтому я великодушно простил Арсения, которому было непонятно, как можно хотеть спать, когда вокруг царит такое веселье , как говаривал Шерлок.