Вадим Агапов - Гроссмейстер

– А картина Петра после смерти? – подкинул Арсений новую тему.

Погожин отвечал не задумываясь, словно находился под гипнозом:

– Художник-то оказался приятелем моего дядьки Акима! Маргарита рассказала… В дневниках-то это было! Это ж не просто знак, это ключ к живой воде! Сразу купил!.. А домой-то забрать нельзя… каждый день ходил смотреть, мозговать… А она мне «живую воду пьете?» Да это ж заговор против меня! Георгий надоумил! Обойти меня захотел? Не выйдет! И я понял, какой мой следующий ход…

– Которым вы уничтожали сразу три фигуры, – констатировал Арсений.

– Ну, как говорится, боевые потери, – бесцветно произнес Погожин.

Он, наконец, остановился около Арсения, взгляд его из отсутствующего снова стал осмысленным, лицо было красным, дыхание частым.

– Все! Давай сюда… – и он протянул дрожащую руку к заветному флакону.

Строганов медленно передал пузырек обалдевшему олигарху. Тот, взяв его левой рукой, осторожно приблизил к глазам, пытаясь рассмотреть содержимое, потом вытянул руку и полюбовался им издали, а правой рукой перекрестился.

– А у вас рука не онемела креститься? – съязвил Арсений.

– Тьфу на тебя! – поморщился Погожин.

Он сильными, но аккуратными движениями сумел открыть притертую пробку, затем понюхал содержимое. Лицо его вдруг побледнело, глаза расширились до неимоверных размеров, а руки задрожали. Он закачался как пьяный, но сумел выпить жидкость, не пролив ни капли.

– Бессмертие… бессмертие… – тихо стал он бормотать. – Мое бессмертие… моя Партия!.. Я вечный!!! – и он неожиданно и громко захохотал каким-то нездоровым смехом, как пишут в романах – сатанинским.

Даже Арсений вздрогнул, а я оцепенел. Вот сейчас снова влетит охрана и… Но я краем глаза заметил, что в проеме тихонько появился старший телохранитель, внимательно разглядел своего босса, убедился, что тот невредим, и так же незаметно удалился.

– Три раза перекрестился, бух в котел и там сварился, – услышал я рядом с собой веселый голос Строганова.

Еще один спятил, подумал я и медленно повернул к нему голову. Однако Арсений продолжил довольно будничным тоном, обращаясь к Погожину:

– Вопросик у меня один есть, насчет бессмертия…

Я думал, что заходящийся в истерическом смехе Погожин даже не услышит его, но ошибся. Тот так же резко прекратил смеяться, как и начал, непонимающе уставился на моего друга, словно первый раз видел его, потом в его взгляде появилось что-то разумное, он осмотрелся вокруг и, видимо, стал узнавать и нас, и место, где мы находились.

– Вы?! – хрипло произнес он. – Вы еще здесь? Вы уже съедены! Покойники не разговаривают… Конец игры! – он снова замолчал, но разум уже возвращался к нему. – Че-то провалился я куда-то… че-то наговорил…

Он внимательно разглядел пустой пузырек, который он все еще держал в левой руке, и блаженная улыбка появилась на его лице. Заметив рядом с собой свой складной стул, он с удовольствием уселся на него.

– Ну, что ты там хотел спросить? А? – Погожин имел довольный вид. Он был похож на кота, благостно щурился по сторонам, только что не мурлыкал. Но приглядевшись к нему, я заметил некоторые странности: он все время принюхивался, и с каким-то интересом, а может, с подозрением рассматривал противоположную стену, словно увидел на ней что-то такое, чего не видел раньше… – Спрашивай, пока я добрый…

– Зачем оно вам? – тут же воспользовался его предложением Строганов. – Бессмертие. За каким чертом оно вам нужно?

Я с ужасом ожидал, что Погожин, не снизойдя до ответа, просто крикнет охрану, которая нас здесь пристрелит и закопает среди кирпичей. Но ошибся.

– Вот смотрю я на вас, – нагло продолжил Арсений, пользуясь погожинским молчанием, – и не представляю: зачем? Ваша жизнь бесцельна, никчемна и бессмысленна. (Тут Погожин раскрыл рот от собственного удивления и строгановской наглости) Вот смотрите на доктора – он детей воспитывает, книжки про меня интересные пишет… И то вряд ли хочет жить двести лет, к примеру. А вы-то? Не надоело вам? Скука же сплошная! На черт знает еще сколько лет! Вы пользу никакую не приносите. Я уверен, что музыку даже не слушаете…

Погожин от негодования молчал, но теперь лицо его из белого стало полностью красным, а кулаки сжались. Он издал неопределенный звук, что-то среднее между рыком и кашлем. Но потом вдруг сменил гнев на милость.

– Это нормально, что тебе и таким, как ты, не дано это понять… – тихо заговорил он. Вид у него был, словно после вкусного обеда – сытый и довольный. – Вот слушай, что я тебе скажу. Бессмертие… это понять может только человек, Господом Богом меченый. А ты кто такой? Ты думаешь, что ты игрок? Гроссмейстер, ха-ха. Нет, сынок, я уж говорил, что ты лишь пешка. И пешка никогда не поймет, кто ей играет и зачем. Сегодня ты есть, а завтра нет. Сечешь? Чего тебе терять? Нечего. Поэтому и не важно, сколько ты проживешь. Поэтому тебе и не нужно быть вечным. А я другой. У меня есть все – деньги, власть. Все, кроме одного, того, что мне не подчиняется. Время! Сечешь? Времени у меня было мало… А теперь его Бог знает сколько много! Бесконечно много! И мне, в отличие от вас, есть, что терять.