Александра Маринина - Другая правда. Том 2

Было трудно. Но в итоге все получилось. Димка зажил респектабельной жизнью, раздобрел, разжирел. Обзавелся хорошим жильем, молодой женой «из приличных», детьми. И по-прежнему по каждому поводу бегал ко мне за советом и помощью. Чем больше у него становилось денег, чем значительнее влияние на решения, принимаемые Горевым, тем выше я поднимался в собственных глазах. Даже когда я бросил административную деятельность и занялся написанием книг, ничего не изменилось. Я оставался для Димки непререкаемым авторитетом и первым, к кому он бросался за помощью. Все остальные включались уже потом, если я говорил, что помочь не смогу. Но я всегда был первым. В любом вопросе…

Я пишу все это только потому, что не могу никому рассказать. Пока живы люди – Димка, Горевой, Сокольников и многие другие, чьи имена упомянуты в этих записках, – я должен молчать. Да и о себе я пока не готов говорить открыто. Еще не пришло время. Пусть пройдут годы, пусть настанет час, когда мне будет все равно. Мне не обязательно видеть свой триумф собственными глазами, нет у меня подобных амбиций. Вполне достаточно знать, что этот триумф состоится рано или поздно. А он состоится, я уверен.

Но я живой человек. И меня раздирают изнутри эмоции, мысли, слова. Их нужно куда-то девать. Их нужно выплеснуть. Частично я вкладываю их в книги, в сюжеты, в своих героев. Но это не совсем то. Это суррогат. Только в этой тетради я – настоящий. Я овладел великим искусством не лгать самому себе…

Когда Димка рассказал мне о том, что к нему приходил муж Кати Горевой и чем закончился разговор, я был в шоке. Дочку Горевого я никогда не видел, но по рассказам Димки знал о ней очень много. Практически все, что знал о ней Щетинин, знал и я. Знал о том, что она особенная, что все считают ее странной, что она не очень любит учиться, зато очень любит помогать тяжело больным людям и особенно детям. Знал, что она добровольно взвалила на свои плечи двоих ребят – брата и сестру мужа. Знал, что отец порвал с ней всякие отношения, выгнал из дома и не помогает. Знал о ее работе в хосписе.

Как можно было отказать в помощи этой самоотверженной девочке и ее юному мужу?! Как можно было пнуть их ногой, как шелудивых бездомных псов? Да, я понимал, что Димка боится крутого нрава Виталия Горевого и не смеет сделать хоть что-то поперек его велений. Но можно же было прийти ко мне посоветоваться! Я бы придумал, как сделать так, чтобы помочь ребятам, которые бьются изо всех сил, чтобы выжить, и при этом не нарваться на гнев шефа. Я бы придумал. Уж если я придумал, как вытащить Димку из истории с убийством…

Но он не пришел ко мне за советом. Он не попросил о помощи. Он не посчитал Катю, выросшую у него на глазах, достойной таких усилий. Или не посчитал меня способным решить проблему. Или и то, и другое одновременно.

Я был оскорблен. Глубоко оскорблен. Мне было обидно и за себя, и за Катю. Своим поступком Димка нажил в моем лице смертного врага. Отказать в помощи Кате, такой молоденькой и мужественной, посвятившей всю себя невероятно тяжелому делу! Не помочь девочке, каждый день добровольно находящейся рядом с горем, страданиями, смертью! Как это можно? Я этого не понимал.

Не рассказать вовремя мне. Не попросить совета и помощи, как обычно. Поделиться спустя много времени, как бы между прочим, между делом, упомянуть как о незначительном событии. Этого я тоже не понимал.

И не смог простить ни одно, ни другое…

Я заставлю тебя, Дима Щетинин, прискакать ко мне в ужасе и отчаянии и снова, как прежде, просить совета и помощи. Только на этот раз все будет по-другому. Проблема окажется для тебя не проходной, очередной, рабочей или семейной, а огромной, жизненно важной. И я не смогу ничем тебе помочь. Буду сочувствовать, утешать. А вот помочь не смогу. Статус уже не тот, влияния нет, связи утрачены. Я просто скромный писатель, которого мало издают и мало читают. Извини, дорогой друг. Но в этот раз – никак не получится…

Он никогда не узнает, почему так вышло. Мне и не нужно, чтобы он узнал. Главное, что знаю я сам. Когда-нибудь потом и другие узнают, но это будет еще не скоро. Я собираюсь жить долго и по возможности счастливо…

С матерью Сокольникова получилось намного легче, чем я ожидал. Старуха совсем выжила из ума, готова была поверить в любую чушь, подтверждающую, что ее сынок невиновен. Я просмотрел то, что осталось от материалов. Конечно, мать выбросила из них то, что сочла нужным, но мне это не мешало. Мне важно было навести на Димку. Сделать так, чтобы он не затерялся среди огромного числа допрошенных свидетелей. Я уже наметил племянницу Аллы, Ксюшу. Она справится. Она толковая, вдумчивая, внимательная к деталям, как большинство женщин, и в то же время очень уважает Аллу, привязана к ней, и переносит это отношение на меня. Ею будет несложно руководить и давать ей советы. Правильные, разумеется.