Александра Маринина - Другая правда. Том 2

– Он был хорошим оперативником?

– Очень хорошим. А каким красавцем был! По нему вся молодая женская часть Петровки убивалась.

– Молодая? – переспросил Петр. – Значит, была и старая часть?

– А как же! Скажем так: не старая, а старшая. Старшая женская часть убивалась по другому оперу, тоже из нашего отдела, по Лесникову.

– Два самых красивых опера – и оба в вашем отделе? Вы не преувеличиваете?

– Ни в одном глазу.

Настя поднялась, забыв про травму, и тут же охнула от боли.

– Сейчас принесу фотографии, покажу вам, чтобы не быть голословной.

Она прохромала в комнату, достала альбом со старыми фотографиями. Давненько она в него не заглядывала! Не любила Настя Каменская воспоминаний о давних годах, когда был Гордеев-Колобок, их умный и справедливый начальник, и была дружная команда честных, более или менее профессиональных оперов, и вся жизнь была впереди, и сил было много, и азарта, и куража… Куда все исчезло? Растворилось, словно и не было никогда.

На кухне она открыла альбом и принялась листать толстые твердые страницы. Вот она, эта фотография. Девяносто девятый год, шестидесятилетие Гордеева. Стасов и Татьяна долго рядились, с кем оставить годовалого Гришеньку, их приход на юбилей чуть не сорвался, но в последний момент мама Миши Доценко согласилась выручить. Почти двадцать лет назад… Боже мой, как давно! Гриша Стасов уже студент в Париже. На этой фотографии они все. И все такие молодые, красивые, веселые…

Вобла притащила какие-то старые фотки. Вот чего Петр терпеть не мог, так это рассматривать чужие фотографии, хоть старые, хоть недавние. Что в этом может быть интересного? Какие-то незнакомые люди в непонятно какой обстановке, на фиг ему на них любоваться?

Фотография была цветной, большого формата и хорошего качества. Как теперь говорят, с хорошим разрешением. Первым Петр заметил светловолосого зеленоглазого гиганта, возвышавшегося над всеми как минимум на целую голову.

– Ого! – невольно воскликнул он. – Баскетбольный уровень!

– Это Владик Стасов, муж Татьяны, – пояснила вобла. – А вот сама Таня.

Женщина на фотографии, красивая, но слишком полная, на вкус Петра, практически ничем не отличалась от фотографий, выложенных в интернете или напечатанных на обложках ее книг. Во всяком случае, Петр узнал ее сразу. Интересно, как сложились бы обстоятельства, если бы его консультировала Татьяна Томилина, как он планировал изначально, а не сушеная вобла? Говорят, толстушки всегда добрее, мягче, сговорчивее.

– А который тут Михаил? – спросил он, переводя глаза с одного лица на другое. Ни одного такого же накачанного седого мужчины на снимке не было.

– Да вот же! – рассмеялась Каменская и ткнула пальцем в тонкого изящного темноглазого и темноволосого парня.

И вправду красивый. Был. Неужели это он, тот самый мускулистый здоровенный Михаил Александрович с тяжелым лицом и глубокими носогубными складками, который сейчас внизу сидит в своей машине и страхует их? Петр ни за что не узнал бы его.

– Вот этот тоже очень симпатичный, – он показал на стоящего рядом с Доценко парня постарше.

– Это и есть Лесников, наш первый красавец. А вот это наш начальник, полковник Гордеев, виновник торжества.

Маленький, кругленький, совершенно лысый. Надо же!

Н-да, вид совсем не геройский…

– Вот это Ирочка, Мишина жена. Будущая. Они к тому времени только недавно познакомились и начали встречаться.

Петр оценивающим взглядом окинул фигурку хорошенькой веселой молодой женщины. Тоже ничего такая. Рядом с ней стояла пухленькая девочка лет десяти-двенадцати, вся в кудряшках, ужасно серьезная.

– А это кто? Ее дочка?

– Это Лиля, дочка Стасова от первого брака.

– А вас почему нет на фотографии? Вы фотографировали?

– Как же нет? Вот я. И муж рядом. Фотографировал Коля Селуянов, тот, который нам всем теперь дорожную обстановку проясняет, я вам рассказывала. Его на снимке действительно нет, а все остальные есть.

Каменская еще что-то говорила, но Петр уже плохо слушал. Этого не может быть! Вот эта девица в короткой юбке и в туфлях на высоких каблуках, с длинными, почти до пояса, платиновыми волосами и дерзким макияжем – та самая сушеная вобла, которая сейчас сидит перед ним в халате, с бесцветным лицом, старая и хромая? А ноги-то, ноги! Умереть и не жить! Ну, муж ее – еще так-сяк, почти не изменился, только был рыжий – стал седовласый, но она… Невероятно!

– У вас ноги красивые были, – брякнул он первое, что пришло в голову. – И волосы тоже.