Татьяна Полякова - Дневник чужих грехов

Вскоре я отправилась на юбилей старшего маминого брата и там за большим семейным столом увидела Лизу, живот уже был заметен, она обняла меня и, захлебываясь от счастья, сказала:

— Твоя очередь. Поспеши. Представь, как будет классно…

«Ничего не будет, — хотелось сказать мне. — Ничего…»

Вид счастливой Лизы я бы худо-бедно пережила, но радость Роланда была точно нож в сердце. Он умело выстраивал препятствие между нами: сначала армия, потом жена, теперь ребенок… Скоро я его окончательно потеряю.

Муж один возвращался в Ниццу, где мы тогда жили, я отправилась в Москву под тем предлогом, что давно не виделась с отцом и некоторое время хочу побыть с ним. На самом деле, мне требовалось отдышаться, собрать себя по кусочкам. Отец был занят на работе, и я бо́льшую часть времени пребывала в одиночестве.

Те две недели я помню крайне смутно. Целыми днями я лежала, уткнувшись в стену, очень скоро и вовсе перестав покидать постель.

— Что с тобой? — испуганно спрашивал папа.

— Хочу отоспаться, — отвечала я.

Мужу я сказала, что заболела и с возвращением задержусь, потом и вовсе перестала отвечать на его звонки. Не знаю, кто из них обратился к Роланду, муж или все-таки папа, вполне возможно, что оба.

— Узнай, что с Нюськой, похоже, она захандрила. Последнее время она очень скучала по дому…

Что-то в этом роде, наверное, сказал ему тот или другой, или оба. Но он-то знал, что за тоска меня гложет. Очень хорошо знал. И приехал. Вошел в квартиру с покрасневшими от бессонницы глазами, всю ночь за рулем. Папа как раз собирался на работу, мы успели вместе позавтракать.

Я куталась в плед и участия в разговоре не принимала. Равнодушная, сонная. Папу это напугало еще больше, при появлении брата я всегда прыгала от счастья. Он ушел, а я сказала Роланду:

— Отдыхай, я потом здесь уберу…

Мне хотелось поскорее оказаться в своей постели, отвернуться к стене. Не видеть, не слышать…

— Ты же знаешь, — сказал он мне в спину. — Мне без тебя не жить.

— Ты справишься, — сказала я. — Прекрасно справишься.

— Нет, — сказал он.

— Оставь меня в покое! — крикнула я и топнула ногой, глупо, по-детски.

— Ты знаешь, я все сделаю для тебя, — тихо сказал он.

— Кроме одного, — сказала я.

И он кивнул:

— Кроме одного.

— Потому что это грех? Кому ты хочешь угодить? Кому ты хочешь угодить так, что готов убить меня?

— Замолчи, — совсем тихо попросил он. — Замолчи.

А я не могла остановиться, проклиная его, Бога, всех, кому было до нас дело и кому не было. Он подошел и обнял меня, прижимая к груди все крепче и крепче, так, что кричать я уже не могла. А потом он взял мое лицо в свои руки, и мы долго смотрели в глаза друг другу.

— Это не честно, Роланд, — жалобно сказала я, сама толком не зная, что имею в виду.

А потом поцеловала его. И он ответил, не смог не ответить. А потом отступать было поздно.

Мы вновь стали тем, кем, по моему мнению, только и могли быть — предназначенными друг другу на небесах, что бы Роланд ни болтал о грехе и прочей чуши. Единым целым. И разорвать эту связь было бы не только предательством, но и кощунством. Это я ему и сказала, мгновенно сбросив с себя сонную одурь, а он слушал, криво улыбаясь.

Наш поединок, если, конечно, его можно было так назвать, закончился ничьей. Мы не сбежали за Урал, как я того хотела, но остались любовниками. Пусть тайными, грешными, но любовниками. Без всей этой фигни про наше родство, которое давно мне набило оскомину.

На следующий день они с отцом проводили меня в аэропорт, от хандры я вроде бы оправилась, но беспокойство во мне увеличивалось по мере удаления от Москвы. Как теперь поступит Роланд, какие стены возведет, куда сбежит?

А через пару месяцев я узнала, что беременна. Муж был счастлив, а я ни минуты не сомневалась, кто отец ребенка. И никакие подсчеты сроков и даже ДНК значения не имели. И это лишь убедило меня в том, что я права, судьба на моей стороне, иначе бы она мне не даровала такое счастье. Оставалось решить, как сказать об этом Роланду. И вместе с радостью, с чувством победы, пришел страх. Потому что если моя любовь для него грех, то и ребенок плод этого самого греха…

Я пребывала в большой тревоге и торопиться с известием не хотела, держала родню в неведении, чем очень удивляла мужа. Ему-то не терпелось поделиться радостной вестью. Я же отговаривалась тем, что надо подождать, дабы не накликать беду. Чистейшее суеверие, но вполне в духе беременной женщины.

Тут подошел юбилей Макса и мамы. И я полетела домой, одна, муж поехать со мной не мог. Мама перемены во мне заметила сразу, в общем, к тому моменту, кода мы собрались за праздничным столом, все, кого это хоть как-то касалось, о моем интересном положении уже знали.