Потемневшие сгустки мокрого снега глухо шлепались о приподнятое мотором и скоростью днище, и лодка вздрагивала, как на волне, а лейтенант все гнал и гнал, не сбавляя газу, навстречу снежному занавесу, опустившемуся над Ёган-Ахом.
— Милиция, лейтенант Уполовников.
«Это милиция?»
— Да-да, вас слушает дежурный.
«Здравствуйте тогда. Вам звонит Корепанова, соседка по квартире Ольги Ледзинской».
— Здравствуйте. Слушаю вас.
«У меня тут… прямо не знаю, как сказать… Видите, Ольга, когда уезжала в командировку, то просила почту вынимать, чтобы не копилась в ящике, а то почтальонке складывать некуда. Я все время вынимала, а сегодня письмо к ней пришло. От мужа от ее. Я и подумала, раз такое случилось, то, может, вам это письмо понадобится?»
— От мужа, говорите?
«От него… И адрес схожий, и роспись внизу конверта вроде его…»
— Понятно. Мы ему сообщили. Он приедет. Ему и отдадите. Некому теперь это письмо читать…
«Нет, я подумала, что, может, вам для следствия понадобится. Потому и позвонила…»
— Спасибо, что позвонили. Только нам не понадобится.
«Хорошо… Горе-то какое, господи… Сама уж который день от слез не просыхаю… На моих глазах жили, прямо голубь с голубкой… Не поругаются, боже избавь, ничего… Вы меня извините, старую…»
— Да за что извиняться-то?.. Большое вам спасибо, что позвонили. Кстати, да. Если вы, может, уезжать собираетесь, так можете занести прямо в милицию, в дежурную часть. Мы передадим. Или я даже сейчас помощника к вам направлю…
«Нет-нет, не гоняйте человека. Никуда я не собираюсь. Передам сама. У вас там и так, поди, и бумаг, и поручений разных хватает. До свидания».
— Всего доброго…
Ёган-Ах встретил их серой пеленой снега с дождем, вовсе не такой густой и мрачной, какою она казалась издали, и Цветков повел лодку, не сбавляя оборотов мотора даже на перекате. Ширина реки позволяла не придерживаться строго середины фарватера: лейтенант выбирал кратчайший путь, пересекая плёсы по хорде — от берега к берегу.
Теперь до Ларьяхского сора оставалось не более сорока минут хода. Желтые сгустки слипшегося снега по Итья-Аху попадались значительно реже, но небо было беспросветно в тучах, и все время шел снег.
Ледзинская очнулась от дремы, вскинула голову, зажмурилась от снега, потом натянула получше шкуру и опять задремала.
Пятаков, полуобернувшись, смотрел вперед.
Инспектор, взглянув на часы, вдруг понял, что давно уже не засекает времени, а смотрит просто по привычке. Сколько они едут от устья Итья-Аха? Пять минут? Час? Может, и Ларьяхский сор уже проехали, и буровую проскочили — промелькнула незаметно в снежной пелене?..
Он перестал глядеть на часы, и только гнал и гнал лодку по хордам от берега к берегу, от мыса к мысу, вглядываясь вперед и стараясь сориентироваться. Усталость сковывала все сильнее. Все горше донимало колено, лейтенант ощущал уже припухлость в области коленной чашечки и судорожные толчки по всему телу. Не верилось, что все это когда-нибудь кончится, что эти двое суток когда-нибудь окажутся далеким воспоминанием. Он смотрел На мчащуюся вдоль борта рябь воды — и казалось, что летят, как ветер; смотрел на смутные очертания берегов — и тогда казалось, что вообще стоят на месте. Снег шел все гуще, но лейтенант считал, что идет так же, — просто устали глаза. И не сбавлял скорости.
Пятаков повернулся к нему и что-то крикнул, указав в сторону левого берега. Лейтенант взглянул туда, и то, что он увидел, показалось ему вначале просто деревянным Триангуляционным пунктом, каких немало расставлено по тайге, но тригопункта здесь, насколько art помнил, быть не должно; да и не видно было бы сейчас деревянной вышки… Буровая!
В тот момент, когда он осознал это, раздался страшный грохот, треск, сухой визг на миг подброшенного в воздух вместе с кормой винта, и одновременно — тупые и холодные удары дерева и воды. Будто разорвалась мина. Лодка опрокинулась.
Но шум мотора почему-то не прекращался.
«начальнику мелиции от матохиной евдокеи Глебовны деревня кыши
заявление
прошу принять меры на участкового уполумоченого цветкова он придумал хокейную шайку и в ей пригреват всех бандитов к имя же примазался учитель по фискультуре Филатов и ребятишки вовсе с ума посходили ванька федяев и ево дружки митька гладышев и васька щепеткин залезли ко мне в погреб и утащили банку бруснишного варенья, а когда я стала обзывать их по фамилиям то ванька сказал што он теперева не федяев а мехайлов и витька не гладышев а петров а васька мол не какой не щепеткин а харлампьев и от родительских фамилиев отказалися стали надо мной надсмехаться и говорят што мы варенья не брали а кто же тогда брал окромя их у нас в кышах бандитов нету а директор школы их покрыват а участковый цветков нет штобы их приструнить наоборот потакает и гоняет с имя по улице с осиновой клюкой прошу принять меры на цветкова а на директора я напишу в раяно матохина»
Читать дальше