Марина Крамер - Реанимация судьбы [litres]

Кухня напоминала эпицентр взрыва. Матвей иногда так увлекался, что не замечал, как роняет или разливает что-то, а потом, закончив готовить, удивленно озирался вокруг – мол, неужели это все я? Уборка после подобных вечеров затягивалась до ночи.

– Ну, ты даешь… – протянула я, окидывая взглядом кухню и пытаясь оценить масштаб бедствия. – Во сколько гости придут?

– К восьми.

– Понятно… значит, успею убрать.

– Ну, Дель, чего ты… – Матвей отложил отбивную, в которую собирался завернуть кусочек сыра, и расставив в стороны грязные руки, чтобы не запачкать мой костюм, нагнулся и поцеловал в щеку. – Я сам уберу, мне просто хотелось, чтобы ты со мной посидела. Давно вот так, вместе, ничего не делали.

– Да я почти две недели дома провела!

– Ну а я-то не провел. Переодевайся, я уже с отбивными заканчиваю, сейчас салат будем делать.

– Так и не скажешь, кто придет?

– Потерпи, увидишь.

Пришлось смириться.

К восьми вечера мы накрыли на стол, успели убрать бардак в кухне, а Матвей так и не говорил, кого ждем. Сюрприз оказался так себе… На пороге стояла Оксанка с виноватым выражением на лице. Я украдкой показала мужу кулак, понимая, что это его рук дело, но ошиблась. Оказывается, Оксанка сама позвонила ему и попросила помочь помириться, скрыв, однако, причину нашей ссоры. Как в яслях, ей-богу…

У меня было смутное подозрение, что явилась Оксанка не просто так и не потому, что хотела помириться, но не знала как – не впервые мы с ней ссорились. Было еще что-то… И я оказалась права. После ужина Матвей ушел в кабинет, а мы остались одни, и Оксанка выложила истинную причину своего визита. Колпаков исчез. Сказал, что уехал на съемки, и пропал, а через пару дней позвонила его ассистентка, с которой у Оксаны сложились вполне приятельские отношения, и спросила, не знает ли она, где искать великого режиссера.

– Ну, он и раньше пропадал, – закуривая, напомнила я. – Найдется.

– Ты не понимаешь… он, когда работает, ни о чем больше не думает. А если на площадке не появился, то что-то случилось – он не может съемочный процесс нарушить, у него контракт, – Оксанка выглядела по-настоящему озабоченной, видимо, знала, о чем говорит.

– Ну а от меня-то ты чего хочешь?

– Ты ведь знакома с кем-то в Управлении внутренних дел.

– О, мать, ну, ты хватила! – Я ткнула окурок в пепельницу и налила себе минералки. – Загулявшего гения через управу искать? И потом – ты неужели не поняла, что я не буду тебе помогать ни в чем, что касается этого твоего Колпакова? Какими еще словами тебе это сказать, чтоб дошло?

Оксанка надула губы, покрутила в пальцах вилку, отложила, взяла салфетку и принялась старательно складывать из нее нечто похожее на цветок.

– Он собирается на развод подавать, когда сериал закончит.

– Слушай, я вот о чем подумала… а тебе не жаль его жену, а? Мне вот показалось из твоих прежних рассказов, что она его любит. А развод… не думаешь, что ей будет тяжело?

– А мне? Мне, думаешь, легко знать, что он женат?

– Он был женат ровно с того момента, как ты с ним познакомилась. Раньше не смущало?

Оксана сунула готовый цветок в пустой бокал, покрутила, наблюдая за тем, как он расположился на дне:

– А теперь вот смущает. Я хочу быть счастливой, понимаешь? Хоть что-то получить, хоть немножечко, пусть даже отобрать у кого-то.

– Ты хочешь строить свое счастье, вытирая ноги о чужую жизнь? Не думаю, что все получится.

– А тебе лишь бы морали читать! Помогла бы лучше.

– Нет, – спокойно повторила я, уже не думая о том, что подруга может обидеться окончательно.

– Почему?

– Потому что считаю это неправильным. Более того – уверена, что моя помощь тебе не потребуется. Скорее всего, твой распрекрасный Колпаков отлеживается у какой-то другой любовницы. Сама рассказывала, какой он востребованный, потому что режиссер.

Оксанка, похоже, такой вариант развития событий не рассматривала, а потому слегка опешила, даже рот приоткрыла.

– Ах ты ж… – прошипела она, комкая очередную салфетку. – И ведь ты права – такое вполне может быть… господи, ну, почему мне всегда попадаются такие козлы, а?! Неужели я никогда не найду мужчину, который будет только моим? Почему я должна непременно делить его с кем-то? Зачем я вообще к нему вернулась?

Мне стало скучно – дальнейший текст я могла произнести вместо нее и не сбиться ни в единой фразе. Оксана обожала себя жалеть, делала это вслух, громко, с разными эпитетами и цветистыми выражениями, чем порой доводила себя до настоящей истерики. Меня эти концерты уже давно не впечатляли, а, напротив, утомляли и вызывали раздражение. Взрослая женщина, а ведет себя как малолетняя глупая школьница, впервые влюбившаяся в физрука.