Анна Акимова - Зависть кукушки

Да, они перекрыли вход в надземный переход. Рассчитывали, что эта Гретель пойдет через улицу, а значит, оденется и наверняка возьмет сумку, чтобы уж не возвращаться, сразу топать домой. Ведь медальон мог быть везде — в сумке, в кармане куртки…

Они не предусмотрели одно — что дурища попрется через подвал… Пришлось ему идти за ней, на ходу меняя план. Хорошо, что у него в телефоне есть фонарик. Он выключил свет, так что смог подобраться к ней невидимым и оглушить. Чем ударил? Кастетом. Кастет у него давно, еще в школе выменял у пацанов…

Ничего не получилось. Они не нашли медальона! Это пугало. Чертова баба не пыталась вернуть вещицу, она спрятала ее — значит, обо всем догадалась и что-то задумала! Выход был один — бабу надо убирать. Появилась идея — убрать так, чтобы еще надежней «закопать» Серегу. Путь был уже проторен: копии ключей, видеокамеры, психотроп, добавленный в еду. Он сидел в своей машине и по компьютеру следил за своей жертвой. Когда понял, что она потеряла сознание, вернулся, подкинул записку и пузырек из-под препарата и убрал камеры. Все прошло безупречно, как всегда, и он голову потом сломал, пытаясь понять, почему эта сука оказалась живой.

Гениальный план летел к черту! Он попытался поговорить с ней, надеялся как-нибудь выяснить, что случилось. И понял, что случилось самое страшное — она догадалась обо всем. И начала шантажировать его.

Она поставила дикие, невыполнимые условия, и он заподозрил подставу, но так много было поставлено на карту, так много! Он не мог не рискнуть, не попытаться все вернуть…

Он попытался и проиграл. Проиграл, проиграл! Все пошло к черту, все пропало! Кому теперь достанутся огромные деньги, кому? Папашка Вовчика долго не протянет. Все достанется Сереге-дебилу, вот кому! Он, Сева Князев, старался ради Сереги-дебила! Смешно! Смешно-о! Смешно-о-о!!!

Витя рассказывал, что в конце допроса у Севы случилась истерика. Он хохотал, плакал, бился головой о стены. Припадок был таким сильным, что пришлось вызвать «Скорую помощь»…

Законченный портрет Володи, уже покрытый лаком и вставленный в рамку, стоял на моем столе. Когда я смотрела на него, я испытывала тихий восторг — так мне нравилось, то, что я сделала.

Володя на портрете был таким, каким я его помнила. Он смеялся, блестя глазами и зубами, и невозможно было не улыбнуться в ответ, и нелепо было думать, что он умер. Позади него были цветущий луг и дорога, уходящая за горизонт. Чувствовалось, что Володя вот-вот повернется и уйдет — туда, за горизонт, на другую сторону. Я долго мучилась, стараясь передать не движение, даже не начало движения, а лишь его предчувствие, и у меня это получилось. Володя был еще здесь, на нашей стороне, но уже знал, что уйдет, и словно старался дать нам понять, чтобы мы не плакали, не горевали, а ждали встречи. В картине не было ни одной четкой линии, все было слегка размытым, плывущим, как в тумане, и это создавало странный эффект спокойствия и умиротворения…

Я положила картину в большой полиэтиленовый пакет, оделась и поехала на Южную площадь, в Кардиологический центр.

Нина Владимировна лежала в отдельной палате. Когда я увидела ее, то даже не сразу узнала, так она изменилась! Вместо ухоженной, моложавой пожилой дамы на кровати с высоко поднятой спинкой сидела очень худая старуха с серым лицом в глубоких морщинах.

Я не знала, как она встретит меня и нерешительно остановилась в дверях палаты. Но она, совершенно неожиданно, обрадовалась. Даже улыбнулась мне, даже протянула руку, а когда я подошла, взяла меня за запястье и тихонько пожала.

— Грунечка! — слабым голосом сказала она. — Господи, как же я тебе рада!

— Нина Владимировна! — Я взяла стоявшую у стены белую табуретку, придвинула ее к кровати и села. — Как вы себя чувствуете? Я так виновата перед вами, простите меня!

— Дурочка, чем же ты виновата? — Она слабо рассмеялась и откинулась на подушку. — Ты же, наоборот, меня спасла… Хотя лучше бы ты этого не делала…

— Не говорите так. — Я вынула из пакета картину и протянула ей. — Вот… мне очень хотелось вам подарить…

Она надела очки и стала разглядывать портрет, по ее лицу я поняла, что он ей очень нравится. Она заулыбалась, глаза ее заблестели, и даже румянец появился на щеках. Ее лицо стало таким же, с каким она смотрела на живого Володю.

— Груня!.. — Ее голос дрогнул, она отвернулась, нашарила под подушкой платок и несколько минут молча промокала глаза под очками. Потом снова повернулась ко мне. — Давно хочу тебя спросить, почему ты не стала художником? Ведь у тебя талант!..