Кэрри Лонсдейл - Лазурь на его пальцах

– Я бы очень хотела увидеть твой дом, – сказала я.

Карлос повернулся ко мне, посмотрел изучающим взглядом… и включил передачу.

Мы ехали по Калле-дель-Морро, проспекту, идущему параллельно пляжу Сикатела, мимо многочисленных ресторанов, магазинов со снаряжением для серфинга, ночных клубов, гостиниц, вдоль обращенных к океану богатых особняков. Наконец Карлос свернул на подъездную дорожку, остановился перед кованой оградой. Направил пульт на щиток, и ворота разъехались в стороны. Он вкатился во двор по достаточно просторному для джипа проезду и остановился перед узким и трехэтажным домом.

Я застыла в изумлении. Я с нескрываемой завистью уставилась на верхний этаж.

Карлос заглушил двигатель.

– Третий этаж – это терраса на крыше. Оттуда потрясающий вид на горы и побережье, особенно в ясный день.

За пальмами, окаймлявшими его владения, вовсю бушевал океан.

– Да ты на самом берегу живешь! – с завистью простонала я.

Его губы расплылись неторопливой, широкой улыбкой.

– Пойдем, хочу тебе кое-что показать, – сказал он, выпрыгивая из джипа.

Карлос провел меня мимо небольшого бассейна, через коротко постриженную лужайку, припорошенную песком, через калитку в невысокой кирпичной стене, отделявшей его двор от общественного пляжа. Тут он повернулся ко мне и крепко ухватил за бедра. От неожиданности я резко втянула воздух. Рассмеявшись, он усадил меня на стену, сам же взгромоздился рядом. Так близко, что наши руки соприкасались.

С трудом сдержавшись, чтобы не прильнуть к нему, я кивком указала на захватывающий вид:

– Да, готова признать: умираю от зависти.

– Даже представить не могу, как можно жить в каком-то другом месте. – Произнеся это, Карлос глубоко вздохнул и, раздувая щеки, шумно выпустил воздух. – Так было, по крайней мере, до нынешнего дня. Теперь уже не знаю, что и думать.

Я скользила взглядом от покрытой крупными бурунами воды к звездному небу, мечтая о том, чтобы разверзшаяся между нами бездна не была еще бескрайнее, чем Тихий океан. Я хотя бы видела перед собой линию горизонта. Но я и понятия не имела, существовал ли он для Джеймса. Выйдет ли он когда-нибудь из этого состояния фуги?

– Не думай об этом, – попросила я. – Не сейчас.

– Да в том-то и проблема, – выпрямил он спину. – Я уже не могу остановиться. Это просто выбило меня из колеи. Я сейчас ничего не могу сообразить. – Карлос приподнял мою левую руку, разглядывая помолвочное кольцо. – Имельда мне сказала, что ты моя… в смысле была… моей невестой.

– Это кольцо ты подарил мне, когда делал предложение.

Он с сомнением посмотрел на меня:

– Почему ж я этого совсем не помню?

– Состояние фуги мешает тебе…

– Но ведь хоть что-то же я должен к тебе испытывать? – Он мгновение помолчал, потом вытянул губы трубочкой: – Ничего. Ничто даже не всколыхнулось.

У меня упало сердце.

– Может, я могу чем-то помочь? Позволь мне помочь тебе все вспомнить, – предложила я с отчаянием в голосе. А хочет ли он вообще меня вспоминать?

– Дело же не просто в потере памяти, Эйми. Тот парень, которого ты любила – это вовсе не я. Его больше нет.

– Замолчи! – вскрикнула я. – Не говори так. Прошу тебя, не надо… – Потом, вспомнив, схватила его за запястье: – А как же твои сны? Ведь я же тебе виделась во снах?

– Я нашел у себя в студии твой давний портрет. Видимо, он и спровоцировал эти сны. – Он обхватил ладонями мою руку.

– Я тебе не верю. – Во мне начал подниматься гнев. – После всего, что ты сегодня узнал – как ты можешь оставаться таким безразличным? Неужели ты ничегошеньки не чувствуешь?!

Карлос горько усмехнулся:

– Как же, еще как чувствую! У меня полно злости на моего брата… Томас его зовут, верно? И на Имельду тоже. – Он возмущенно покачал головой. – Она назвалась моей сестрой, и я ей поверил. Поверил, черт бы ее побрал! Но вот с тобой… – Он еще раз оценивающе осмотрел меня. – Я не чувствую ничего, кроме любопытства. Уж извини.

Я вырвала свою руку и вскочила на ноги. Встала к нему спиной.

– Моя память хранит события за девятнадцать прошедших месяцев, – сказал он. – Вот так. И я собираю все: журналы, книги. Каждую фотографию заключаю в рамку. Теперь, если я еще раз потеряю память, у меня хотя бы останется что-то из прошлого.

Я тут же припомнила его галерею – целые пачки журналов и стопки книг. И незаконченные картины, ожидающие лишь подписи или последнего мазка. И подписанные картины, которые он никогда не представлял публике. Он хранил все. Все, что останется потом от Карлоса.