Блейк Крауч - Возвращение [litres]

– Я могу сказать лишь одно, и это все, что я знаю. Маркус действительно полагал – временную линию можно перезапустить, чтобы никаких мертвых воспоминаний не было. Он говорил, что сам однажды это сделал.

– Каким образом?

– Понятия не имею. Послушайте, я должен позвонить родителям. Если можете, постарайтесь все исправить, прошу вас. Это – сущий ад.

Чжи Ун кладет трубку. Барри бросает телефон на пассажирское сиденье и выбирается из машины. Садится на траву, кладет руки на колени. Руки трясутся. Как и все его тело.

На следующей временной линии он не вспомнит сегодняшнего разговора с Чжи Уном до 16 апреля 2019 года. Если следующая временная линия вообще будет.

На лужайку рядом с Барри садится птица и, застыв, смотрит на него.

Над периметром парка высятся здания Верхнего Ист-Сайда, шум города значительно громче обычного – выстрелы, вопли, сирены ПВО, сирены пожарных, полиции, «Скорой помощи», все смешивается в какофоническую сюиту.

Его посещает мысль.

Малоприятная.

Что, если Хелена не пережила четыре года между восемьдесят шестым и девяностым, когда должна была отыскать его в Портленде? Неужели судьба всего мира может зависеть от того, что один-единственный человек случайно не попадет под автобус?

Или она решила не продолжать? Просто прожить свою жизнь, не строя кресла, и позволить миру самоуничтожиться? Винить ее трудно, однако это значит, что следующий сдвиг реальности исполнит, согласно собственным планам, кто-то другой. Или, если самоуничтожение окажется слишком успешным, никто уже не исполнит.

Здания вокруг Барри, лужайка и деревья вспыхивают ярчайшим белым светом – даже ярче, чем в Денвере.

Звука нет.

Свет уже угасает, вместо него со стороны Верхнего Ист-Сайда в его сторону обрушивается огонь, жар невыносим, но длится всего каких-то полсекунды, потом нервные окончания на лице Барри попросту выгорают.

Он видит, как люди бросаются прочь через лужайку, надеясь опередить надвигающуюся смерть. И уже готов встретить несущуюся через Центральный парк бушующую стену пламени, однако ударная волна приходит раньше, швырнув его над лужайкой с невообразимой скоростью, которая, впрочем, начинает замедляться.

Он летит медленней.

Еще медленней.

Не только он.

Все вокруг.

Барри все еще в сознании, когда время в этой линии замирает, оставив его висеть в нескольких этажах над землей среди поднятого ударной волной мусора – кусков стекла и металла, полицейской машины, людей без лиц. Огненная стена остановилась за четверть мили от него, покрыв лишь половину Северной лужайки, окружающие здания застыли, не до конца испарившись – стекло, мебель, прочее содержимое, люди, вообще все, не считая полуоплавившихся каркасов, – разлетается во все стороны, словно кто-то чихнул, а поднимающееся над Нью-Йорком от эпицентра взрыва гигантское грибовидное облако успело взобраться лишь на милю.

Мир начинает выцветать, и пока Барри смотрит, как из застывшей действительности вытекает время, в его голове вспыхивают вопросы…

Если материю невозможно ни создать, ни уничтожить, куда она девается, когда временная линия прекращает существование? Что произошло с материей оставшихся в их прошлом мертвых временных линий? Быть может, они существуют сейчас в безвременье иных, недоступных нам измерений? И что это вообще такое – материя без времени? Без существования во времени? Чем она может быть?

Последнее, что Барри понимает, прежде чем его сознание оказывается выброшенным из умирающей действительности – замедление времени говорит о том, что Хелена, должно быть, жива, вернее, умирает сейчас в капсуле, чтобы уничтожить эту временную линию и начать другую.

В нем вспыхивает радость – выходит, Хелена дожила до нынешнего дня, а значит, есть надежда, что в следующей действительности они, пусть и на краткий миг, снова будут вместе.

Барри лежит в кровати в прохладной полутьме. Слышно, как за открытым окном накрапывает дождик. Он смотрит на часы у себя на руке – полдесятого ночи по западноевропейскому. На Манхэттене на пять часов меньше.

Барри переводит взгляд на ту, на ком женат уже двадцать четыре года – она читает в постели рядом с ним.

– Полдесятого, – говорит он.

В прошлой жизни она залезла в депривационную капсулу около 4.35 дня по восточноамериканскому времени, а это значит, что пятый юбилей 16 апреля 2019 года уже совсем близко.

Пока что Барри смотрит на все как человек, проживший единственную жизнь. Вот эту. В которую Хелена вломилась в портлендском баре, когда ему был двадцать один год, и с тех пор они не расставались. Разумеется, он все знает про их четыре предыдущие совместные жизни. Их работу. Их любовь. Про то, как все кончается всякий раз смертью Хелены в депривационной капсуле 16 апреля 2019 года, когда мир вспоминает про существование кресла памяти и про весь тот ужас, который оно с собой принесло. Предыдущую временную линию они прожили отдельно друг от друга. Хелена осталась неподалеку от родителей в Боулдере, самостоятельно построила кресло и использовала его, чтобы облегчить своей матери жизнь, когда у той начался Альцгеймер. Однако она совершенно не продвинулась в том, чтобы предотвратить появление мертвых воспоминаний, которые, как она ручалась, должны были на него вот-вот нахлынуть. Хелена не знает, что́ в той жизни делал Барри, да и сам он тоже не знает. Пока что. А в этой жизни они продолжили свои попытки понять, как мозг воспринимает мертвые воспоминания, и еще глубже зарылись в физику элементарных частиц в ее аспектах, касающихся кресла. У них даже есть знакомства в ЦЕРНе – они рассчитывают этим воспользоваться в следующей временной линии.