Николай Леонов - Девушка с кулоном на шее

– Ничего, девочка, ты особенно не пугайся. Занятие твое я, конечно, приветствовать не могу. Из-за него ты в такую историю попала, и еще будешь попадать, пока не перестанешь заниматься проституцией. Тебя ведь вызывают, как правило, в такие вот компании, не добропорядочные же семьянины тебя вызывают к себе на ночь. Так что давай так, я помогаю выпутаться тебе, тем более что на твоей шейке висел кулончик, который грабители сняли неделю назад с женщины, а ты помогаешь нам. Вспоминай, о чем говорили Мамай и его гости у бассейна. О чем они разговаривали с Шаманом и Гогой.

– А кто такие Шаман и Гога? – нахмурилась Ирина.

– Шаман – это тот, кто тебя к кровати привязывал и живот тебе порезал. А Гога – его дружок, с которым они сюда вместе приехали. Высокий такой, худощавый. И нос у него с горбинкой.

– Да ни о чем особенном они и не разговаривали. Анекдоты пошлые травили, истории всякие вспоминали. Про баб, про машины, про ментов… простите, про полицию.

– А может, Шаман и Гога о чем-то просили Мамая? Были такие моменты, когда они пытались уединиться, говорить тихо, чтобы никто из окружающих не слышал?

– Были, только они о бабах говорили. Я не совсем поняла. Там у них этот жаргон блатной, половину слов не понимаешь.

– О бабах? Чего им скрываться с такими разговорами? Ну-ка, вспоминай, Ира, что конкретно, в каком ключе разговор был? Кто с кем разговаривал, о чем шептались?

– Мамай, – пожала она плечами, – и этот, как вы его назвали, Шаман. Сначала сидели в креслах, пили, в бассейн прыгали. А потом Шаман к Олегу подошел… ну, к Мамаю, за локоть его в сторону отвел и начал чего-то Мамаю говорить, а тот на него разозлился, дураком назвал. Мамай всегда спокойный такой, а тут такая реакция. Мне интересно стало, что это тот второй, ну, которого вы Шаманом назвали, натворил. А он про рыжую какую-то стал говорить, просить за нее. То ли избавиться от нее хочет, надоела она ему, то ли любовника ей хочет найти, а сам отвалить. Как-то так.

– Рыжую? А имя называл?

– Нет, как-то все намеками, с жаргоном своим блатным. Там словечки такие были: «скинуть», «цацки». Короче, фигня всякая.

– Ира, – насторожился Крячко. – Может, не рыжая, а рыжье? Вспомни.

– А, точно! – обрадованно воскликнула она. – Я еще подумала тогда, что с неуважением он как к ней. Вроде отношения какие-то были, а он о ней так – рыжье. Как об отработанном материале. Фу! Цинично очень, а гнут из себя баронов, графьев каких-то прям.

– Баронов?

– Ну да. Кто-то из них сказал. Я не поняла, к чему, но два раза они сказали «барон». То ли Олега Шаман бароном назвал, то ли они кого-то другого. Или этому барону он хотел женщину сбагрить от себя подальше. Ну, ту, рыжую.

– Так, Ира! – Стас поднялся на ноги, не скрывая довольной улыбки. – Сидишь здесь, ничего не боишься. Тебя охраняют! Показания тебе придется давать, но ты не бойся. Эти Шаман и Гога, они из колонии сбежали, и им дорога назад.

Гуров извинился перед Мамаем с большим наслаждением. Это же дорогого стоит видеть лицо авторитета, который смотрит на полковника полиции, приносящего извинения. Прямых улик нет, нет доказательств, что Мамаев знал о побеге из колонии Шамана и Гоги Тульского. На вечеринке все было прилично, никаких нарушений закона. Проституток вызвали, но что в этом такого! Гуров еле сдерживал улыбку и старательно хмурил брови. Видимо, он так хорошо сыграл свою роль, что Мамаев снисходительно кивнул:

– Ладно, полковник, и у вас бывают ошибки. Знаю, чего вам хочется, но не в этот раз.

После окончания операции беглых заключенных снова закрыли в изолятор до суда. Всех гостей и охранников Мамаева взяли под плотное наблюдение. И расчет Гурова оправдался. Мамай повел себя очень осторожно. Он никому до конца не верил и был принципиально убежден, что, если хочешь быть уверен в результате, сделай все сам. Проходили дни, а никто из участников той пирушки и никто из охранников, которых Мамай распустил в бессрочные отпуска, между собой не контактировал. Никто не пытался выйти на проституток, которые развлекали в тот вечер гостей.

А на шестой день Мамаева засекли за попыткой незаметно выбраться из своего коттеджа ночью. Причем он пытался изменить свою внешность, натянув темную кепку, наклеив усы и напялив очки с простыми стеклами. Через кирпичный забор Мамай перелез со стороны переулка, где росла сломанная во время сильного снегопада береза. Спрыгнул между больших горизонтальных веток и долго стоял, глядя по сторонам и прислушиваясь. Прошло четыре минуты, прежде чем он осторожно выбрался из-за дерева и двинулся в сторону автобусной остановки.