Мария Воронова - Идеальная жена

– Мешает борода? – спросил он тихо. – Если что, я сниму, ты только скажи.

– Нет, извини. Я просто…

– И я просто спросил.

– Как ты сказал: только змеи сбрасывают кожу?

– Не я. Гумилев сказал.

– Мне пора.

Он встал, подал ей легкий плащик, и Леля не отстранилась.

– Чай так и не попили, – улыбнулась она.

Стас молча положил ей в карман горсть конфет и потянулся за ветровкой.

Конечно, не так все просто, как он пытался ее убедить, и нельзя стать другим за одну секунду, и очень трудно вырваться из крепких объятий прошлых горестей.

Они вышли на улицу. Несмотря на позднее время, было светло, как днем, пахло рекой и бензином, а перед ними деловито пробежал кот, держа хвост трубой.

Леля замедлила шаг.

– Я думаю, что это хорошая примета, – улыбнулся Стас, – поверь, пожалуйста.

Похоже, председатель суда не знал, что делать с беспризорными заседателями.

Они, как честные, пришли вовремя и два часа маялись от безделья, Гарафеев изучал потрепанную брошюрку каких-то законов и не столько вникал в суть, сколько удивлялся, зачем так путано выражаться, а энергичный Стас где-то бегал, пока не выпросил у председателя поручение – развезти бумаги.

Гарафееву не очень хотелось работать курьером, но бросать товарища тоже нехорошо, и они отправились вдвоем, чтобы не было скучно.

Когда вернулись, председатель в церемонных выражениях поблагодарил их за исполнение гражданского долга и отправил по рабочим местам, предупредив, что придется им явиться для вынесения приговора Тиходольской, когда Ирина Андреевна будет здорова.

Гарафеев поехал на работу, но там его ждал неприятный сюрприз: Витька, злорадно ухмыляясь, сказал, что он ничего не знает и знать не хочет, график сверстан, так что пусть Гар наслаждается внезапным подарком судьбы в виде дополнительного отпуска. Как раз ему будет полезно отдохнуть и наладить отношения с женой.

Только Гарафееву не хотелось вспоминать о своих семейных делах, и он задумался о проклятии, так эффективно насланном на Тиходольских. Об этом Стас рассказал ему во время поездки, когда они занимались не самым достойным для мужчин делом – сплетничали.

Черный глаз это, конечно, чушь собачья, но наследственная патология – вполне, вполне.

Ведь это надо очень сильно постараться, чтобы в двадцатом веке здоровый десятилетний паренек умер от сальмонеллеза. Это либо перфорация у него должна нераспознанная случиться, или такое обезвоживание, которое невозможно в условиях стационара, даже самого убогого. А вот если мать и сын страдали каким-нибудь редким синдромом…

Врожденный иммунодефицит, например.

Или демиелинизирующее заболевание… Тут Гарафеев вздохнул, потому что эти редкие болезни знал не очень хорошо. К нему, реаниматологу, такие пациенты попадали уже в терминальной стадии, когда требуется ИВЛ, вот он и не слишком вникал в этиологию и патогенез.

Кажется, острое начало под маской кишечной инфекции или аппендицита более характерно для заболеваний типа полиомиелита, то есть тех, которые вызываются вирусом и никак не связаны с наследственными факторами.

Сложно в этом разбираться, но все лучше, чем сидеть дома и дуться на Соню, что она его никогда, видите ли, не любила.

И Гарафеев поехал в публичную библиотеку, где бывал редко и когда-то оформил читательский билет больше для престижа, мол, смотрите, какой я умный, в какие места меня пускают.

Поднявшись по широкой и светлой мраморной лестнице с пузатыми кеглями перил, Гарафеев слегка растерялся.

Откуда начинать штурм цитадели знаний? Какие книги заказать?

Он подошел к картотечным шкафам, где располагался тематический каталог, потом покосился на алфавитный. Взял пару бланков требований на книги и с завистью посмотрел на пожилого мужичка в костюме, который бодро перебирал библиографические карточки.

Наверное, профессор, знает, где искать, уважительно подумал Гарафеев.

В итоге он взял двухтомник общей неврологии и монографию, посвященную наследственным заболеваниям, выпущенную после разгрома лысенковщины.

Книги эти, видно, были из числа востребованных, потому что библиотекарша принесла их быстро, и Гарафеев с некоторым трепетом вошел в огромный читальный зал, похожий на вокзал.

Высокий потолок, окна в два человеческих роста и ровные ряды столов с одинаковыми зелеными лампами настраивали на научный лад. Ступая по мягкой ковровой дорожке, Гарафеев слегка пожалел, что в свое время выбрал чистую практику. Просто не родилось идеи, достойной того, чтобы поделиться ею с людьми, а писать диссертацию ради диссертации он смысла не видел.