Виктория Платова - Из жизни карамели

– Нихерасе! – Внутренности Рыбы слиплись в ком на манер подтаявших соевых конфет. – Вот это мандалэйла!

– Да уж, – булькнул доктор. – Всем мандалэйлам мандалэйла!..

Шэрон Стоун между тем громыхнула стоящим колом плащом до пят, сдвинула на затылок ковбойскую шляпу и улыбнулась, на секунду явив монолитный, без единого зазора массив ослепительно-белых зубов. Ее улыбка была столь лучезарна, что весь остальной мир погрузился во тьму. И вышел из нее, как только улыбка погасла. После образцово-показательной улыбки наступил черед образцово-показательного зевка. Шэрон зевнула так сладко, что у близстоящих самолетов затряслись крылья, а одна из пальм неподалеку переломилась пополам.

– Продешевила, – пробормотал зачарованный Рыба-Молот. – Нужно было брать не двести пятьдесят тысяч, а двести пятьдесят миллионов…

– Да уж, – поддержал зачарованного Рыбу зачарованный доктор. – Однозначно!

– И что характерно – дали бы. И еще сверху пару миллионов накинули за сапоги.

– Нет. Как минимум пять. За сапоги и шляпу.

Еще через минуту началось синхронное движение русских и англичанки навстречу друг другу. Шэрон легко сбежала с трапа, оставляя за собой проломленные ступени, а Рыба-Молот с доктором (держась друг за друга и с трудом лавируя в воздушных потоках, производимых Шэрон) едва доковыляли до середины самолетной стоянки. Здесь, в эпицентре импровизированного торнадо, обе стороны и встретились.

– Вы – это вы, – светски начал Рыба. – Суперняня, так?

– Йес! – снова улыбнулась Шэрон.

– А мы – это мы. Вэлкам!

– Поппинс! Мэри Поппинс! – Суперняня демократично протянула Рыбе руку для рукопожатия.

Несколько мгновений он раздумывал, что ему с этой рукой делать: пожать, как было предложено, или поцеловать – в порядке ненавязчивой импровизации. Выбрав последнее, Рыба склонился над мраморно-белой кожей Шэрон, а точнее «Поппинс! Мэри Поппинс!» и прижался к ней губами. И замер от изумления. Ощущение было такое, что он поцеловал то ли остывшую доменную печь, то ли прокатный стан.

– Мы… это… вэри глэд!

– Можете говорит со мной русский. Я изучать… Изучил.

– Надо же – Мэри, – задумчиво произнес доктор, ожидающий своей очереди к прокатному стану. – Вообще-то, вы очень похожи на актрису Шэрон Стоун.

– До меня доходить слухи. Но я лучше, не правда ли?

– Много, много лучше, – с жаром заверил Рыба-Молот.

– Ха-ха-ха! – от души рассмеялась «Поппинс! Мэри Поппинс!», и на всех автомобилях в округе взвыли сирены. – Вы, русски, большие хитрецы. Как это? Дамские угодники, вот.

– Ни боже мой! – Доктор Дягилев даже замахал руками. – Мы – очень честные и очень прямые люди. Об этом во всех книгах сказано.

– Я не читаю книга. Совсем нет времени, да. Но знаю, что вы, русски, весело пьете водка. Как это у вас говорится… выпьем за встреча?

– Ну… Можно, наверное. По граммульке, – нерешительно произнес Рыба.

– Накатим! – К удивлению обоих мужчин, «Поппинс! Мэри Поппинс!» продемонстрировала прямо-таки недюжинные познания в русском арго.

Распахнув полы плаща, она достала из бездонных внутренних карманов две литровые бутылки виски «Jameson»; одна перекочевала в руки Рыбы, а другую суперняня оставила себе.

– Ну! Как у вас говорить – «На здоровье»!

– Вообще-то, у нас говорят «За здоровье», – машинально поправил суперняню Рыба-Молот. – Не мешало бы стаканчики какие-нибудь организовать… А то из горла пить… Некомильфо как-то.

– О-о! – Суперняня погрозила Рыбе совершенным по форме указательным пальцем. – Хитрецы, хитрецы! Русски бѐар… Как это – медведи! Весь мир знать, что вы пьете из горлишка. Я тоже пить из горлишка. Это гуд традишн…

Рыба с доктором и глазом моргнуть не успели, как «Поппинс! Мэри Поппинс!» лихо открутила пробку и за какие-то жалкие две минуты всосала в себя весь литр. После этого она вытерла рот тыльной стороной ладони и со всей дури шмякнула пустую бутылку о землю.

– Нихерасе! – в очередной раз восхитился Рыба-Молот. – Вот это мандалэйла! Вот это да!

– Что есть «мандалэйла»? – сдвинула брови суперняня.

– Это… Это – общее понятие. Супердевушка типа…

– Йес! Вы очень милы русски беар…

В качестве поощрения «Поппинс! Мэри Поппинс!» притянула Рыбу-Молота к себе и поцеловала взасос. От такого экспрессивного проявления чувств Рыба едва не потерял сознание. Вернее – потерял. И сразу же нашел – в пасти доменной печи: на этот раз не остывшей, а вполне рабочей, исправно выплавляющей чугун при запредельной температуре в тысячу градусов. Рыба уже приготовился сгореть дотла за шестьдесят секунд, как вдруг услышал спасительный голос доктора Дягилева: