Андрей Звонков - Невидимка. Фельдшер скорой – агент уголовного розыска

Он старался не думать о Шкребко, но чем сильнее старался, тем настойчивее память напоминала о ней. То мимолетным запахом, напоминавшем аромат ее духов, то вкусом ее губ на губах, то ощущением, что она где-то рядом, в соседней комнате. И это нравилось Ивану и одновременно злило. Он старался вызвать из памяти образ Оксаны, ребенка, пускающего молочные пузыри… возбудить в себе нежные чувства, вспоминая, как жена кормит грудного сына, и никак не получалось создать устойчивое ощущение скуки и нежности.

К вечеру третьего дня Иван дописал отчет до точки, сложил и упаковал в приготовленный конверт.

Делать было нечего. От слова совсем. Он подумал, а не позвонить ли по ноль девять и хоть этим как-то напомнить о себе?

Он подошел к аппарату, но в этот момент раздался звонок в дверь.

Иван подошел, но открывать не спешил, снизив тембр голоса до хрипотцы, как он говорил на процедурах «шаманства» он спросил:

— Хто там?

— Ваня! Это я, Степан Богданыч! Открывай!

Тесть? Откуда он узнал об этой квартире?

Иван уже взялся рукой за ключ, но медлил. Чего-то не хватало.

— Ваня! Это я, — негромко повторял тесть, — отворяй! Ну, хорошо, где тут в аптеке можно купить кислород? Я от Москвичова! Открой! Поговорить надо!

Иван повернул ключ, и тесть ворвался в прихожую.

— Закрывай!

— Что с вами, Степан Богданович? — удивился Иван.

Тесть был в своей форме, немного возбужден. Он присел в прихожей на стул, обмахиваясь фуражкой.

— Запарился! Вань, принеси водички! Во рту як в пекле!

Иван пошел на кухню, но вдруг в голове вспыхнуло, и он потерял сознание.

Пришел в себя от того, что по лицу текло и неприятно щекотало кончик носа. Иван попытался смахнуть неприятную жидкость, но руки оказались скованы. Он попытался встать, но и это не вышло. В голове стоял гул и звон, словно множество самых разных колоколов от маленьких до огромного зазвучали разом и не могли никак утихнуть.

Иван открыл глаза и понял, что сидит привязанный к стулу, лицом к стене. Тесть сопел за спиной. По носу опять потекло и с кончика носа сорвалась рубиновая капля, шлепнула на пол, разлетелась брызгами. Кровь!

— Что случилось, Степан Богданович? — попытался спросить Иван и кое — как, запинаясь и покашливая, сумел этот сделать.

— Очухался, зятек? — тесть оттащил Ивана от стены и развернул к себе лицом.

— Что это все значит?

— Долго объяснять, — тесть снял китель и отнес его в прихожую. — Хотя, времени у нас достаточно. Хочешь понять? То добре. Только не перэбивай. Потому что мне дуже хочется хоть кому-то излить то, шо никому никогда не говорыл, а тебе вот скажу.

— Отчего такая честь? — спросил Иван.

— А потому шо ты уже никому ничего не расскажешь, — тесть хохотнул, — так с какого места тебе объяснять?

— Давайте сначала, — Иван пытался сообразить, какое отношение Пасюк-Пивторацкий имеет к заданию Москвичова. Ведь он знает пароль. Пароль, который указан в личном деле, но тесть не назвал секретного личного пароля, а значит, он каким-то образом получил доступ к делу. Москвичов предупреждал об этом. Но Ивану не могло прийти в голову, что тесть решит воспользоваться этой информацией. Зачем?

— Это смотря, шо считать началом, — Тесть взял второй стул и сел верхом напротив. — С какого момента? С той ночи, когда ты переспал с моей Ксанкой? Или с той ночи, когда твой батька копыта откинул? Ты определись.

Иван дернулся, но скотч, которым тесть его скрутил, был крепким.

— Тогда давайте с конца, — проговорил он. — Что вы собираетесь со мной сделать?

— Кончить, — просто сказал тесть, — но не сейчас. А маненько погодя. — Он посмотрел на часы, — думаю, часик или два мы тут с тобой еще покалякаем. А потом, как стемнеет, поедем в лесок и там закопаем.

Ивану не почувствовал страха, потому что не поверил тестю. Ему казалось, что тот разыгрывает его. Добродушный и веселый дядька, отец его Оксаны, милиционер, и вдруг говорит какие-то совершенно непонятные фразы. Зачем ему убивать собственного зятя?

— Что я вам сделал?

— Лично ты? — тесть, сходил на кухню и принес стакан воды, как оказалось для себя, — лично мне ничего не сделал. Но это не важно. Твоя вина передо мной в том, что ты москаль, что ты вообще есть, в том, что ты настоящий дурень, каких мало.

Иван не перебивал тестя, а лихорадочно думал, как бы ему освободиться, потому что по мере того, как Пасюк-Пивторацкий откровенничал, он осознавал, что его действительно убьют. В какой-то момент он подумал, что Москвичов списал его как отработанный материал, а все разговоры о ценности агентов это вранье, чтобы создать у Ивана иллюзию и поддерживать самооценку, какой он важный.