Салли Хэпворс - Моя любимая свекровь [litres]

Поворачиваясь, чтобы уйти, я потираю запястья. Завтра они будут в синяках.

ЛЮСИ

НАСТОЯЩЕЕ…

Наконец телефон Олли перестает звонить. Но когда тут же начинает трезвонить мой, я непонятно почему настораживаюсь.

– Надо ответить, – говорю я.

Олли кивает, как будто только что понял то же самое. Мой телефон лежит рядом с ним на кровати, и он подносит его к уху.

– Алло? Да? – Его глаза находят мои. – О чем ты говоришь? – Брови у него ползут вверх.

– В чем дело? – спрашиваю я, но Олли останавливает меня, подняв руку.

– Ты уверен? – произносит он в телефон, а потом надолго замолкает.

Я не могу сказать, слушает ли он, пытается переварить услышанное или еще что-то. Его глаза закрываются, лицо сморщивается. Я не смею открыть рот. Я едва осмеливаюсь дышать.

– Да, – говорит он спустя целую вечность. – Хорошо. Мы сейчас придем.

– В чем дело? – спрашиваю я, когда он нажимает «отбой».

– Это Нетти. Она мертва.

Нетти

ПРОШЛОЕ…

Интересно, кем мы становимся после смерти? Недурной вопрос, не помешало бы его обдумать. Большинство людей не могут сразу найти ответ. Они хмурятся, с минуту размышляют. А может, и всю ночь. А потом начинают приходить ответы.

Мы – это наши дети. Наши внуки. Наши правнуки. Мы – все те люди, которые и дальше будут жить, потому что мы жили. Мы – наша мудрость, наш разум, наша красота, которые, просачиваясь через поколения, продолжают изливаться в мир и его изменять.

Большинство людей в своих ответах останавливается на чем-то вроде этого. Тогда они кивают, удовлетворенные и уверенные в своем вкладе, уверенные, что их жизнь не будет лишена смысла.

Конечно, есть много способов придать своей жизни смысл и помимо детей. Все так говорят. Некоторые в это верят. Но это не имеет значения, потому что я в это не верю. В конце концов, это моя жизнь.

Проблема в том, что Патрик вернулся домой в самое неподходящее время. Я сидела на кровати в пижаме. Я долго гуглила, чтобы убедиться, что одного пузырька хватит, чтобы умереть. Я перелила «Латубен» в кофейную кружку. Сейчас она на прикроватной тумбочке. На коленях у меня – блокнот и ручка. Только я взялась за ручку, как увидела, что к дому подъехала машина Патрика.

Я намеревалась написать записку, объяснить Патрику мой поступок, освободить его от чувства вины и ответственности. Я хотела дать ему это. Даже после всего, что случилось, я любила Патрика. Он старался изо всех сил. Если бы я забеременела легко, мы с Патриком, вероятно, все еще были бы счастливы. Люди недооценивают, сколь большую роль играет в нашей жизни судьба. Какие глупые…

И поэтому, увидев его машину, я подношу кружку к губам и выпиваю жидкость залпом. Потом ложусь на спину и закрываю глаза. Меня больше нет.

ЛЮСИ

НАСТОЯЩЕЕ…

В день похорон Нетти папа приходит рано утром с пакетом пончиков для детей. Он остается, чтобы помочь нам с Олли, пока мы мечемся в поисках пропавших носков и галстуков (для Арчи, у которого, как он говорит, теперь есть «похоронная форма»). Сегодня у дома опять дежурят фотографы. Они объявились через два дня после смерти Нетти, когда вся эта запутанная история попала в прессу. «ДЕНЬГИ, АЛЧНОСТЬ И СЕМЬЯ: УБИЙСТВО И САМОУБИЙСТВО В ВЫСШЕМ СВЕТЕ». Фактов в статье было немного, но полиция предупредила нас, что, скорее всего, она лишь первая. Есть что-то притягательное, когда у сверхбогатых случаются скандалы: публика падка на любые сведения, и чем грязнее, тем лучше. Еще полицейские нас предупредили, что фотографы почти наверняка заявятся на похороны и будут пытаться сфотографировать, как мы плачем. (Вчера, направляясь к машине, Харриет показала одному фотографу знак мира и надула губки, как форель. Сегодня это, вероятно, попало на обложку, но у меня не хватило духу посмотреть.)

– Как ты держишься? – спрашивает папа.

Я глажу единственное чистое платье Эди, которое ей придется надеть с носками от разных пар, потому что я не могу найти подходящие. В свете всего, что случилось, я не могу заставить себя из-за этого переживать.

– Честно? Такое чувство, что ничто уже не будет прежним.

– Оно не продлится вечно, милая.

Я поднимаю глаза от гладильной доски, смаргивая слезы, которые в последнее время слишком уж легко наворачиваются мне на глаза.

– Откуда ты знаешь? – задаю я детский вопрос, но, с другой стороны, он же мой отец.

– Знаю, потому что… потому что сам через такое прошел.