Герман Кох - Уважаемый господин М.

Сначала он не замечает, что больше не читает вслух. Он смотрит на свои руки, свои пальцы на странице собственной книги. Хотя эти пальцы и не отмерзнут за те годы, что у него еще впереди, думает он, но они исчезнут. Он смотрит на лица людей в зале. Может быть, кто-то из них уже болен, но услышит об этом только через неделю. Вам осталось еще несколько месяцев… От силы полгода. Он качает головой.

– Можно поинтересоваться, кто из вас читал мою книгу? – спрашивает он, чтобы выиграть время.

Поднимается несколько рук. «Я стою перед классом, – думает он, глядя на поднятые руки и лишенные выражения лица под ними. – Проверка домашних работ». Можно было бы поменяться ролями. Вместо того чтобы разрешить им задавать вопросы о том, как он пишет, с которого часа до которого, ручкой или на компьютере, он может опросить полдюжины читателей своего последнего романа. Почему в последней главе автор заставил детей выкапывать из земли неразорвавшуюся авиабомбу? Какова именно роль «хорошего» немца? Какую именно «ошибку» допускает скрывающийся еврей? Обоснуйте свой ответ!

– Я хотела прочитать вашу книгу к сегодняшнему дню, – говорит женщина из второго ряда. – Но в этой библиотеке она все время на руках. Меня записали в очередь.

Он смотрит на нее; нет, не совсем, он разглядывает ее лицо – все, кроме глаз. Он никогда не понимал, почему людям хочется брать книги в библиотеке . Да, наверное, из бережливости, но ведь есть столько всяких вещей, в которых приходится себе отказывать из-за денег. Сам-то он ими просто брезгует, библиотечными книгами. Точно так же, как ночлегом в гостинице, где не поменяли простыни и надо ложиться на волосы и частички кожи предыдущего постояльца. Книга с винными пятнами и следами раздавленных насекомых; книга, из которой высыпаются песчинки, оставленные между страницами предыдущим читателем, который провел отпуск на пляже.

– А почему вы не покупаете мою книгу? – спрашивает он.

При этом он пытается улыбнуться, но это удается лишь отчасти. Он не видит собственного лица: если это и улыбка, то улыбка неодобрительная, подозревает он.

– Что вы говорите?

Женщина испуганно таращится на него. Он слышит, как кто-то усмехается, но больше тишину в зальчике ничто не нарушает.

– Вы бедны? Вы не можете заплатить за книгу, которая не стоит и двадцати евро?

Он все еще разглядывает ее лицо, теперь волосы: они уложены волнами и заметно подкрашены, такой цвет волос в ее возрасте невозможен биологически.

– Я… – начинает женщина, но он ее опережает.

– Сколько берет парикмахер, у которого вы побывали сегодня утром? – спрашивает он. – Думаю, раза в четыре больше, чем стоит моя книга. И все-таки вы ни за что не станете экономить на этом парикмахере. Ни за что не захотите ходить с седыми патлами, чтобы сэкономить деньги на покупку моей книги.

Теперь-то в самом деле совсем тихо, никто больше не усмехается.

– И вот еще что, – продолжает он. – Почему всегда говорят о нелегальном копировании музыки и фильмов, но никогда не упоминают о книгах, взятых почитать? Мне нравится, что дети или молодежь, не имеющая доходов, за символическую плату могут брать книги в библиотеке. Будь моя воля, я отменил бы и такую плату. Пусть это ничего не будет стоить. И я говорю это не совсем бескорыстно. Кто в юном возрасте может бесплатно прочитать столько книг, сколько хочется, может быть, позже тоже будет читать. Вероятно, тогда он сам уже начнет зарабатывать и просто захочет купить новую книгу. Совсем новую книгу, которая еще пахнет бумагой и типографской краской. Книгу, с которой можно делать что угодно и которую, дочитав, можно поставить в шкаф. Вместо безобразно переплетенного библиотечного экземпляра, пахнущего чем угодно, кроме бумаги и типографской краски. Вместо книги, подобной общественному туалету, где никогда не знаешь, кто садился на унитаз до тебя.

Он ухмыляется; через голову женщины с волнистыми волосами он смотрит в публику, он чувствует себя отлично – ему легче, чем утром, когда он встал и вышел из дому.

– Расскажу вам случай из жизни. Я всегда любил книги. Давным-давно, когда у меня еще не было денег, я слонялся по книжному магазину в своем родном городе. Я листал книги, читал тексты на задней стороне обложки, иногда разглядывал фотографии авторов, хотя должен сказать, что в мое время портрет автора на обложке был еще редкостью. Значит, я листал книги, которые не мог купить, и – да! – нюхал страницы. Иногда я разговаривал с хозяином. Постепенно я стал в его магазине привычным явлением – парень, который любит книги, но никогда ничего не покупает. Однажды я листал книгу дольше обычного, прочел первые страницы, а потом спрятал ее под курткой. Дома я дочитал ее в тот же вечер. А на следующее утро вернулся в магазин за другими бесплатными книгами. Это проходило слишком легко, без малейшего напряжения. Часто приходится слышать, что воры занимаются своим ремеслом просто ради кайфа. Но я не получал никакого кайфа. Для меня это была история про чтение, не про воровство. Хорошо, чтобы не затягивать рассказ: я крал книгу за книгой, не знаю, сколько всего, думаю, что уж точно больше сотни. В один прекрасный день, едва я спрятал книгу под свитером, ко мне подошел хозяин магазина. Вот оно, подумал я. Он видел. Я попался. Но попался лишь отчасти: меня арестуют только за эту, одну-единственную украденную книгу. И даже если они догадаются обыскать мой дом и заберут все остальные, фактически ничего не изменится. Я же все их уже прочитал, этого у меня отнять не смогут. Но хозяин книжного магазина ни в чем меня не уличил. У него в руке была книга. «Я вижу, молодой человек, сколько в вас любви к литературе, – сказал он. – Как вы берете книги и листаете их, как вы о них говорите – так может только истинный любитель. Но я полагаю, у вас пока недостаточно денег, чтобы купить все, что вам хотелось бы, и поэтому я хотел бы вам это преподнести». Он поднял книгу. Я смотрел на его лицо, в его ласковые глаза и ощущал другую книгу у себя под свитером. «Я не могу ее принять», – сказал я. И в тот же миг у меня на глаза навернулись слезы. Я видел испуганное лицо хозяина. Я пробормотал еще что-то и уже через несколько секунд был на улице. После того дня я больше никогда не крал книги. Больше никогда.