Сергей Зацаринный - Венгерская вода

Поэтому, когда весной 756 года за мной прибыл посланец от деда с требованием немедленно приехать к нему, я удивился.

Тогда только-только жизнь в Каире вошла в прежнее однообразное русло после беспорядков осенью прошлого года, когда эмиры свергли султана Салиха и посадили на его место султана Хасана. В государстве всем стал заправлять главнокомандующий-атабек Шайчун. Нас, простых смертных это мало касалось. Власть делили постоянно, на троне и возле трона всё время что-то менялось. Меньше всего я мог подумать, что срочный вызов как-то связан с придворными делами.

Отсюда начнётся мой рассказ. Но перед этим я по старой привычке взгляну на звёзды.

Как и тогда светит на юге путеводная Сухейль, через весь небесный свод протянулся Соломенный Путь. Он уходит туда, где за утонувшим во тьме краем земли лежит холодная Страна Мрака, над которой царит неподвижная Альрукаба. О чём меня предупреждали тогда и что говорят теперь эти прекрасные вечные письмена?

Тогда была весна и не было видно одну из звёзд, которая сейчас зловеще мигает мне с вышины. Имя её Алголь. Злой дух. Блеск её переменчив и сегодня она сияет особенно ярко. Значит ли это, что сейчас в подлунном мире торжествуют силы зла? Звездочёты знают, что пройдёт всего пара дней и блеск её уменьшится. А зла не станет меньше.

Светила не правят нашими судьбами. Они лишь помогают нам не заблудиться на этой грешной земле. Сказано: «Он поставил звезды для вас для того, чтобы по ним вы во время темноты на суше и на море узнавали прямой путь».

Мои предки, в своих ночных странствиях по знойным южным пустыням всегда обращались к звезде Сухейль со словами: «Укажи нам путь!». Они запали в мою душу с самого детства. Каждый раз в часы сомнений или при начале нового дела я повторял их, как заклинание. Сорок лет назад я так же произнёс их, хотя дорога моя лежала в противоположную сторону, в Страну Мрака над которой царит недвижимая Альрукаба.

Вот и сейчас, обратив свой взор на север и устремившись туда мыслью и душой, прежде чем на бумагу лягут первые строки моего рассказа, я говорю: «Звезда Сухейль! Укажи мне путь!»

Посланцы от моего деда прибыли на исходе дня. Я вышел после предвечернего намаза и сразу увидел их со ступеней мечети. Солнце уже приобрело медный оттенок, а его лучи, заливающие площадь, стали тусклыми. Высокая мрачная фигура с лицом, закрытым куском ткани, бросалась в глаза даже в сутолоке каирской толпы. Это был Симба — чернокожий невольник моего деда.

Мальчиком его купили на рынке Адена у торговцев, привозивших рабов, слоновую кость и эбеновое дерево из таинственной страны зинджей. Они дали ему имя Симба, ибо он происходил из племени бесстрашных охотников, живущих в самом сердце Земли Чёрных. Отважные воины, не имевшие иного имущества, кроме скота, и не знавшие другого богатства, кроме отваги, держали в страхе купцов, ищущих тропы к сокровищам этого сказочного края. Говорили, что ни один юноша у них не может называться мужчиной, пока не убьёт льва одним только ножом.

Никто не отваживался проникнуть в их края, а пленники из этого племени были чрезвычайно редки и столь же чрезвычайно дороги. Имя Симба означало лев на языке зинждей. Так и назвали невольника, продаваемого, как особый редкий товар, чтобы набить цену. Несколько лет его обучали боевому искусству где-то в Сирии, поговаривали даже, что в одном из исмаилитских замков. Там Симба приобрёл привычку закрывать лицо платком. Дед держал его всегда при себе. Возможно именно потому, что тот хорошо изучил все приёмы тайных убийц.

За все эти годы Симба не стал хорошим наездником так и не полюбив верховую езду. Сейчас он, спешившись при первой же возможности, держал коней за узду.

Его спутник остался в седле. Здесь на площади возле мечети он привлекал всеобщее внимание своей заморской суконной шляпой, надетой поверх чепца-бегуина. Человек в одежде франка был нечастым гостем возле Аль-Азхара и, если всё остальное скрывал дорожный плащ, то головной убор бросался в глаза издали.

Это был человек положение которого я не смогу описать даже сейчас, когда знаю о нём намного больше, чем знал тогда. Вряд ли его можно было назвать работником или компаньоном, хотя в чём-то он был и тем и другим. Я знал, что он занимается алхимией, таинственнейшей из наук. Одно это предавало его фигуре в моих глазах едва ли не больше зловещего ореола, чем угрюмая мрачность Симбы. Звали его Самит. Молчальник. Кто очарован дивными сказками прекрасной Шахерезады, сразу вспомнит, что это имя болтливого цирюльника, рассказывавшего о себе и своих многочисленных незадачливых братьях.