Ефим Друц - Волки

Помню, внимание привлек листок, прикрепленный к стене. На нем неровными буквами были написаны какие-то вполне обычные слова. Я стал отчаянно вспоминать, когда и почему здесь появился этот листок… На рисунке рядом с текстом был изображен замок, висящий так, словно он закрывал смысл написанного и не допускал к нему посторонних.

Так или иначе, но эта надпись заставила меня задуматься: что же, в конце концов, происходит? И почему это я так безудержно доверяю тем, кто мне лжет? Люди — удивительные актеры, хотя большинство из них специально не обучались этому мастерству. Жизнь научила их. И все вокруг превратилось в сцену, на которой знакомые и незнакомые персонажи разыгрывают старые и новые пьесы. В большинстве своем — это заезженный материал, хотя время от времени возникают оригинальные повороты: там, где должен был быть счастливый финал, появляется злодейка-смерть, а то, что заведомо должно кончиться плачевно, завершается свадьбой с танцами и парадной пальбой в честь победителя. В одну из таких пьес затащили и меня, заставив делать то, что при других обстоятельствах я бы никогда даже и не посмел. Жизнь — насилие, результат твоего непротивления. От лени или по какой другой причине, но результат все тот же. И только горький привкус на губах — свидетельство того, что ты еще жив…

Потом я увидел, что кончились сигареты… Был в магазине, встретил приятеля, долго говорил с ним и все время порывался уйти домой, а он не отпускал, словно знал, что дома меня ждет что-то из ряда вон выходящее. Откуда он мог знать?

Потом я вернулся и увидел их: они лежали на моей тахте и занимались тем, что люди называют любовью. Господи, они даже дверь не закрыли, будто им было наплевать на меня, будто это и не мой дом. Тогда-то меня и охватило безумие…»

Митя очнулся, кто-то звал его по имени. Возле дивана стоял Бамбай.

— Отдохнул, морэ?

— Вздремнул немного, — ответил Митя.

— Снилось что? Стонал ты.

— Так, ерунда всякая, прошлое…

— Ладно, — то ли попросил, то ли приказал Бамбай, — пойдешь с нами, проветриться тебе надо.

— Послушай, — неожиданно сказал Митя, — а кличка у тебя есть?

— Что? — переспросил Бамбай.

— Ну, кликуха, как у всех цыган?

— И это ты знаешь? Пауком меня кличут…

Бамбай криво усмехнулся. И было в этой усмешке что-то такое, что действительно напомнило Мите паука.

— Раз уж ты попал к нам, — как бы размышлял вслух Бамбай, — наверно, это угодно Дэвле.

— Кто это — Дэвла? — поинтересовался Митя.

— С цыганами связался, а не знаешь, — покачал головой Бамбай, — Бог это наш!

— Я в своей жизни ни с кем не связывался, не так ты говоришь. Просто судьба так повернула, а может, это крест мой?

Пока они разговаривали, в квартире появился еще один человек. Это был Гога, тот самый Гога, который и сказал когда-то Мите, что цыгане не выдают тех, кто приходит к ним искать защиты. Гога и не подозревал, что в соседней комнате находится человек, которому он спас жизнь. Казалось, цыгане неторопливо выпивают, изредка перекидываясь словами. Но так могло показаться только чужим, своим же сразу становилось ясно: назревает конфликт.

— Ты вот что, морэ, — сказал один из цыган, обращаясь к Гоге, — скажи нам, ты вообще-то с гаджё часто общаешься?

— Приходится, брат, дела всякие, как и у тебя, наверное? — ответил тот.

— А не приходилось ли тебе заводить разговоры о таборной жизни?

— К чему это чужакам? Не интересно это им. Ничего они о нас не знают и знать не хотят. Так, все больше музыку нашу хотят послушать да пляски посмотреть, а жизнь наша их не интересует.

— Это правда! Но иногда одно неосторожное слово может нам вред принести.

— Это ты о чем? — спросил Гога.

И тут дверь в соседнюю комнату отворилась, и в комнату вошел Митя, а следом за ним — Бамбай.

— Гога, — закричал Митя, — вот это встреча!

— Ты откуда взялся? — удивился Гога.

— Судьба, — в который уже раз за последнее время произнес Митя. — Помнишь, мы с тобой о судьбе говорили?

— Было, — согласился Гога.

— Вот видишь, — сказал один из цыган, — разок встретились, а вот как повернулось!

— Как повернулось, что ты мелешь? — растерянно проговорил Гога.

— Ищут этого гаджё, — сказал цыган, — менты ищут…

— Что ты натворил, морэ? — спросил Гога.

Митя махнул рукой: не спрашивай, мол, и так на душе тошно. Гога молча разлил водку. Один из стаканов он протянул Мите.

— Выпей.

Митя залпом опрокинул стакан и отвернулся. Вдруг резкая, иногда приходящая к нему боль в сердце буквально сдавила его. Он застонал.