Николай Леонов - Откройте, я ваша смерть

– Я вам больше скажу, – переходя на заговорщический шепот, произнес Витте. – Борисовский утверждал, что она дочь якутского воеводы Михаила Арсеньева. А род Арсеньевых якобы восходит к знатному татарину Ослану-Мурзе Челебею, выехавшему в Россию из Золотой Орды и принявшему крещение с именем Прокопия в конце XIV века. И часть драгоценностей Дарья Михайловна унаследовала от своих предков, то есть они еще из Золотой Орды. Чувствуете, какая старина? Но, как говорил Борисовский, какие-то украшения переделывались, какие-то ремонтировали уже русские ювелиры, возможно, и не осталось из ее коллекции ничего татарского. Теперь уже не установишь.

– А что Арсеньева? – спросил Крячко. – Она где похоронена? В Петербурге?

– О нет! – замахал руками профессор. – Вскорости после смерти Петра в результате дворцовых интриг князей Долгоруких Меншиков с семьей был сослан сначала в Раненбург, а затем, по обвинению в государственной измене в пользу Швеции, – в Гнилой Березов, с лишением чинов и состояния. Там-то Дарья Михайловна заболела и умерла в дороге. А похоронена она в Верхнем Услоне, на местном кладбище, в нескольких километрах от Казани.

– Так если Меншикова и всю семью лишили состояния, могли ли у Дарьи Михайловны остаться драгоценности? Может, и их ее лишили?

– Кто знает? – пожал плечами Витте. – Да и важно ли это? Я умру, а драгоценности жены передам в дар Историческому музею с этой красивой легендой. А сейчас пусть душу греют. Все память о Зиночке моей.

– Так… – Гуров и Крячко напряженно переглянулись. – Выходит, вы храните эти драгоценности у себя дома?

– Дома, а что? – улыбнулся старый профессор. – Чего мне бояться, когда у меня замки хорошие, ключей я не терял. Да и кто ж знает об этих украшениях? Борисовский знал, да вот вы теперь. Но вы ведь полиция, кому же верить, как не вам. А если у вас есть сомнения, тогда я к вам за помощью и обращусь. Чтобы защитили квартиру мою.

– Это безусловно, – поспешно согласился Лев. – Я могу позвонить, и сегодня же вашей квартирой займутся: установят сигнализацию, примут на пульт вневедомственной охраны. Лучше даже поместить драгоценности в банковскую ячейку, от греха подальше. А вы давно проверяли, они у вас на месте?

Артур Карлович улыбнулся, тяжело поднялся с кресла и ушел в спальню. Гуров и Крячко проводили старика взглядами. Да, ходить ему очень тяжело. И то, что профессор, сидя в кресле, так энергично жестикулирует, только видимость бурной энергии. На самом деле состояние здоровья у Артура Карловича оставляло желать лучшего.

– Слушай, а ведь на него и правда могут выйти эти упыри, – кивнул на дверь спальни Стас. – Возраст у него такой же, здоровье – сам видишь. Немощен уже. И драгоценности дома держит. Он – их клиент. Может быть, даже на него уже вышли и ходят где-то вокруг, как волки ночью вокруг загона отары. Или вот-вот появятся.

– Да еще драгоценности с такой родословной, – согласился Гуров. – Только понимаешь, Станислав, есть в этой нашей с тобой стройной версии, которая и Петру очень понравилась, одно слабенькое место. Такое слабенькое и почти незаметное, что мы про него все время забываем. Упускаем этот факт из виду. А ведь у нас нет абсолютно никаких доказательств, что и Колотов, и Борисовский, и Бурунов хранили драгоценности своих покойных жен дома. Были когда-то – да! Носили, есть этому свидетели. А где находились драгоценности последующие двадцать с лишним лет, неизвестно. Мы пытаемся факт смерти и возможность насильственной смерти усилить мотивом, который не доказан. При этом впервые сталкиваемся с драгоценностями. В трех случаях мы их не видели и не имеем представления, были они в квартирах тех пенсионеров или не были.

– Ну, вот как ты умеешь, Лева, все испортить своими умозаключениями. Ведь так все просто и стройно было. И понятно. Нет, ты все испортил, и снова все непонятно, – с грустной улыбкой покачал головой Стас и добавил: – Хотя, если говорить серьезно, я тоже об этом постоянно думаю.

– Есть шанс проверить нашу с тобой правоту и наши с тобой опасения, – кивнул Гуров.

Старый профессор вышел из спальни, прижимая к груди обычную обувную коробку. С загадочной улыбкой на старческих тонких губах он подошел к столу, водрузил на него коробку и, устало опустившись в кресло, махнул рукой:

– Лицезрейте, уважаемые полковники!

Крячко с готовностью поднялся, подошел к столу и, осторожно сняв крышку коробки, стал разворачивать внутри старенькую цветастую тряпочку. Под его пальцами что-то тяжело звякнуло. Гуров видел, как загорелись от восторга глаза старого друга, когда Стас запустил руки в коробку и извлек содержимое, положив его на середину стола.