Виктор Кустов - По метеоусловиям Таймыра [сборник litres]

– Задержи.

– Пишет: по семейным обстоятельствам… Недопонял я чего-то в нём, недопонял…

– Главк не отпустит.

– Он своего добьётся.

Солонецкий замолчал.

Опять защемило сердце, но трудно было понять: это физическая боль изношенной мышцы или нечто другое, чему нет названия в медицинских справочниках.

Он допил остывший чай.

– Ничего, Серёжа, мы-то с тобой ещё здесь, мы-то вместе…

Он хотел произнести эти слова тоном бодрячка, но получилось грустно.

Туров принёс из приёмной шубу Солонецкого.

– Пошли, дружище, за вениками – и в баньку. К народу. К крепкому голому люду, – говорил он, помогая Солонецкому одеться. – Попаримся, мужиков послушаем. Чайку попьём с моими внуками, а то они по тебе соскучились.

У выхода они столкнулись с шофёром Кузьмина. Тот протянул четыре банки пива.

– Геннадий Макарович передал.

– Спасибо, – растерянно поблагодарил Солонецкий, забирая холодные яркие жестянки. – Спасибо, обязательно передай…

Он посмотрел на Турова.

Тот кивнул головой, и Солонецкий кивнул, словно соглашаясь, что, дескать, мужик-то Кузьмин ничего, да вот пойми его попробуй, и они вышли на улицу.

За всю дорогу от аэродрома до посёлка Солонецкий не проронил ни слова. Разговорившийся было Расторгуев скоро обиженно замолчал и перестал поглядывать в зеркальце. А Солонецкий, откинувшись на заднем сиденье и даже не расстегнув шубы, хотя в машине было тепло, вновь и вновь возвращался к тому, что произошло за прошедшую неделю.

…Он знал, что рано или поздно его вызовут в главк. И даже догадывался, как именно будут обосновывать необходимость консервации стройки. Какие варианты предложат, чтобы смягчить удар для тех, кто пришёл на эти неуютные берега, пережил первую зиму в палатках, построил первый дом. И всё-таки, какие б варианты не были предложены, консервация – это тысячи разочарованных людей. Это нереализованные надежды. И именно ему, а не начальнику главка придётся выслушивать всё, что захотят высказать эти люди. Именно он должен будет обосновывать целесообразность консервации.

Но сейчас он возвращался с маленькой надеждой, которая пришла с совершенно неожиданной стороны…

На этот раз Солонецкий жил в гостинице. Пару раз позвонил домой. Оба раза брала трубку дочь, и он знал от неё, что у них всё в порядке. Дочь не удивилась, что он предпочёл гостиницу дому, наверное, они с матерью обсудили это. С Ириной он говорить не стал, а с Татьяной, хотя и собирался, встретиться не получилось: то она была занята, то он. Ему осталось только по телефонным разговорам представить, какой она стала повзрослевшей и немножко чужой.

Несколько раз в коридорах главка и потом, на совещании, он сталкивался с Ладовым. Тот пытался заговорить, но Солонецкий, делая вид, что не замечает его, проходил мимо. А после выступления Ладова на совещании, вывод которого о нецелесообразности продолжения строительства стал для Солонецкого полной неожиданностью, он перестал считать того другом. И только докладная записка Кузьмина о состоянии и перспективах стройки, которую тот оставил перед отъездом на новое место работы, приостановила решение о консервации…

В последний вечер его вызвал начальник главка. Долго не начинал разговор, который тоже, как догадывался Солонецкий, должен был состояться обязательно, ибо здесь, в длинных коридорах набитого людьми учреждения, он столкнулся и с Сорокиным – было похоже, что тот не так уж плохо устроился и, совсем не жалел, что пусть не по доброй воле, но наконец-то перебрался на материк.

– Сплетен терпеть не могу, – помолчав и выкурив наполовину сигарету, заметил начальник главка. – Но одно дело сплетни, а другое – сигналы. Так вот, Юрий Иванович, не нам с тобой в кошки-мышки играть, а знать правду я должен.

Он говорил это в своей обычной манере, грубовато, не церемонясь, без дальних подступов. И хотя начало разговора и эта табачная пауза свидетельствовали, что начальник главка расположен к неспешной беседе, Солонецкий не стал тянуть, вложив в несколько фраз ответы на все, как ему казалось, интересующие Киреева вопросы.

– С женой не разошёлся, но не живём. Любовниц нет, старею. Пить сердце не позволяет…

Помолчали.

Киреев достал бутылку боржоми, два стакана.

Налил.

– Что у вас там с Кузьминым произошло?

– Сам до конца не понял. – Солонецкий повертел в руках стакан с пузырящейся водой. – Пожалуй, я виноват…

– А как тебе нынешние требования к руководителям?