Виктор Кустов - По метеоусловиям Таймыра [сборник litres]

Оделся, вышел на улицу.

Ветер с размаху швырнул в лицо снег. Он переждал порыв, отдышался, нахлобучил шапку, поднял воротник и, преодолевая упругую снежную стену, двинулся вперёд.

Качались уличные фонари, расплывчатыми тусклыми пятнами виднелись окна домов. Он шёл и думал о Божко. Вроде неплохо тот начал, энергично, но не бывает же так, чтобы всё хорошо. Вот и вчера два бульдозера, чистившие дороги, вышли из строя, через полчаса их замело и движение прервалось. Прибежал Гриневский, проклиная связистов, механизаторов, пургу, всех скопом, и Кузьмин поддался его настроению, выговорил Божко.

Сегодня он узнал, что тот всю ночь сам помогал ремонтникам. К утру дорогу расчистили, вытащили заметённые машины, а сразу после планёрки Божко на аэросанях выехал на ЛЭП… Не жёстко ли он поступил? Надо ведь было учесть, что тот только приступил к новым для него обязанностям… И тут же возразил себе: Божко молод, не надо ему давать привыкать к послаблениям, к ссылкам на объективные причины, непредвиденные и неучтённые обстоятельства.

В своё время Кузьмин был поражён неожиданным своим открытием: большинство руководителей, которых ему приходилось видеть, без стеснения ссылались на непредвиденные обстоятельства, тем самым признавая свою низкую квалификацию – ведь руководитель должен уметь предвидеть и устранять эти самые обстоятельства… Нет, он прав, пусть Божко сразу привыкает работать так, как того требует время…

Он вошёл в ресторан, сел за свой столик, отодвинул табличку «служебный» и стал постукивать по бокалу.

– Я жутко голоден, – сказал он подошедшей Валентине.

В ресторане было занято всего несколько столиков.

Его узнавали, издали кивали головой, отводили взгляды.

Он пересел на другой стул, спиной к залу. Теперь взгляд упирался в стену с неестественно синими пингвинами, прохаживающимися среди торчащих льдин – полотно самодеятельного художника.

За окном что-то ярко вспыхнуло, затрещало, и свет в зале погас.

– Ой! – раздался в темноте голос Валентины.

– Идите сюда, – позвал Кузьмин и, шагнув вперёд, упёрся в поднос. Он не видел Валентину, но слышал её дыхание, как ему казалось, испуганное и, забирая поднос, коснулся её горячих рук.

– Я принесу свечку, – сказала она.

Кузьмин поставил поднос на стол и вслед за возбуждённо переговаривающимися посетителями вышел на крыльцо.

В ближайшем доме окна светились.

– Коротнуло где-то, – раздался чей-то голос.

Потоптавшись, все опять вернулись в ресторан. Кузьмин прихватил снег с перил, попытался слепить снежок, но снег хрустел и рассыпался. Он несколько раз глубоко вдохнул холодный воздух и пошёл следом.

В зале уже горели свечи, гул голосов стал громче, выдавая возбуждение от происшествия и неожиданной экзотики. Звонче стучали бокалы.

Кузьмин подвинул тарелку, но есть так и не стал.

Подошла Валентина.

– Что-нибудь нужно? – спросила она.

– Знаете что, Валечка, – сказал он, – я очень хочу есть, но здесь мне неуютно, дома одному тоже. Я хотел бы пригласить вас в гости…

– Меня не отпустят, – растерянно произнесла она.

– Я попрошу. – Кузьмин встал.

– Нет-нет, не нужно. Я сама… Только я позже, хорошо?..

Дома он наскоро навёл порядок, сложил в стопку разбросанные по комнате книги, поставил чай. Он волновался, хотя не мог понять, почему. И зачем пригласил Валентину, тоже не знал, просто захотелось с кем-нибудь поделиться тем, что его волнует…

Раскрасневшаяся Валентина напомнила ему Снегурочку. И он сказал ей об этом.

– Вы любите метель? – спросил он, помогая снять пальто.

Она покачала головой, и Кузьмин искренне удивился.

– Как можно, это же сила, энергия… Вы где родились, Валя?

– Здесь, в Сибири, под Красноярском.

– А я в Смоленской области. Есть такая река там, Западная Двина, слышали?

– Нет.

– А Даугава?

– В Риге протекает, я была там.

– Так это и есть Западная Двина. В Латвии её Даугавой называют. У нас прекрасные зимы, Валечка, солнечные, снежные. И метели… За ночь такие сугробы наметает, ого-го…

– Больше чем здесь?

– Тогда больше были, – улыбнулся он и спохватился: – Заговорил вас, проходите.

Он чувствовал себя неловко, боялся, что Валентина по-своему истолкует этот вечер, его приглашение. Да, она ему нравилась, но не больше многих других женщин. Сейчас ему хотелось просто разрушить тишину и пустоту своего дома, и Валентина была единственным человеком, которому он мог бы высказать все свои мысли… Нет, была ещё жена… Но так далеко.