Наталия Антонова - Расплата по чужим счетам

Потом посмотрел на Красильникова.

– Может, ты в изоляторе посидишь, а я пока домой поеду, отосплюсь?

– Как это домой?! – ахнула Красильникова.

Но следователь не обратил внимания на ее слова.

– Заодно и у тебя будет время все вспомнить, обдумать.

– Я и так все помню! – закричал Красильников.

– Если помнишь, то рассказывай. Я с тобой нянькаться на ночь глядя не собираюсь.

– А вас никто и не просит, – взвизгнул по-щенячьи Прохор.

Следователь начал подниматься из-за стола.

– Да рассказываю я, рассказываю! – заторопился Красильников.

Наполеонов опустился обратно.

– Вчера мы с Глебом пошли прогуляться.

– Почему так поздно?

– А че, нельзя?

– Нельзя.

Что буркнул Прохор, Наполеонов не разобрал, зато Рената Савельевна стала крутить пластинку, которую любой сотрудник полиции слышал не один раз: я его одна воспитываю, на двух работах работаю.

Наполеонов махнул рукой. И женщина тотчас замолчала.

– Рассказывай. – Следователь повернул голову к подростку.

– Мы гуляли и вдруг увидели автомобиль, он стоял на обочине, дверцы не заперты, по всему видно, что машина ничья.

– Разве так бывает? – спросил Наполеонов.

– Чего бывает? – не понял Прохор.

– Что машина ничья.

– Да сколько угодно!

– Рухлядь если. А хорошую машину никто не бросит.

– Но это были старые «Жигули», и мы подумали…

– Что можно прибрать ее к рукам?

– Не насовсем, а только немного покататься. Мы бы потом ее на место поставили. Честное слово! – Прохор одарил следователя преданным взглядом хитрых светло-карих глаз.

– Залезли вы в салон, – поторопил следователь, не купившись на показную искренность парня.

– Ну залезли, – нехотя согласился тот.

– Но никуда не поехали.

– Не поехали.

– Потому что…

– Потому что мы увидели на коврике кровь.

– Чью?

– Откуда же нам это знать?! – вполне искренне изумился Прохор.

– И что вы подумали?

– Что в автомобиле кого-то убили или перевозили убитого.

– И почему же вы не обратились в полицию?

– Ага, – хмыкнул подросток, – чтобы вы нас за ушко и на солнышко.

Наполеонов посмотрел на парня широко раскрывшимися глазами, таких слов он от него не ожидал.

– Кто научил тебя? – спросил он.

– Чему научил-то? – ощетинился Прохор.

– Словам таким.

– А, – он улыбнулся во весь рот, – бабушка так говорит.

– Видно, умная у тебя бабушка, – вздохнул Наполеонов.

– Да уж не дура, – хмыкнул Прохор.

– А в кого же ты такой?

– Хотите сказать – дурак? – насупился Красильников.

– Все, что хотел сказать, я уже сказал.

– Я не дурак. Просто, как бабушка говорит, шебутной не в меру.

– Что же бабушка за тобой не смотрит?

– Чего за мной смотреть. Я сам взрослый. А бабушка уже старая, ей за восемьдесят, и ноги у нее болят.

– А ты, значит, этим пользуешься.

– Ничем я не пользуюсь!

– Посадят тебя в тюрьму, и кто будет матери помогать, о бабушке заботиться?

– Чего это сразу в тюрьму? Я ничего не сделал!

– А кто убил мужчину?

– Не знаю я! Мы и не ходили даже в ту сторону! – вырвалось у Прохора.

– В какую сторону? – заинтересовался следователь.

– Ну, в ту, где его нашли.

– А откуда ты знаешь, где его нашли?

– Так дядя Вася сказал! Они с дядей Мишей его и нашли.

– Да-да, Вася вчера и сегодня во дворе рассказывал, как они со своим дружком убитого нашли и полицию вызвали.

– Он живет в вашем подъезде?

– Кто?

– Свидетель Василий Батькович.

– Нет, в доме напротив. Но у нас двор небольшой, и все всё про всех знают.

Прохор также был отпущен под подписку о невыезде.

Через три дня поступило заявление от гражданки Чекмаревой Таисии Владимировны о пропаже ее двоюродного племянника Никодима Сергеевича Ищенко. Наполеонов долго крутил в руках фотографию, которую предоставила полиции тетка. С фото на него смотрел улыбающийся большеглазый и большеротый парень с волнистым светлым чубом, падающим ему на лоб. Сердце следователя сжалось, хоть он не один год учил себя быть отстраненным, не воспринимать чужую боль как свою, чтобы не замазывать расследование пристрастностью. Но вот опять не получалось.

– Это он, – сказал Наполеонов оперативнику, доставившему материал.

Погибший почему-то напоминал ему голенастого птенца на пшеничном поле. А вдали был слышен звук работающего комбайнера… Птенец вырос, оперился, покинул родительское гнездо, но пожить взрослой жизнью не успел. И никогда у него уже не будет собственного гнезда и собственных птенцов.