Наталия Антонова - Расплата по чужим счетам

– А Мирослава?

– Что – Мирослава?

– Она ведь тоже не склонна к постоянству в любви.

– Слава? Ерунда! Она предпочитает стабильные отношения.

– Почему же бросает парней?

– Потому что парни сами виноваты! – хмыкнул Шура. – Нет чтобы мирно сосуществовать, начинают претензии предъявлять ей. Типа, мало времени уделяешь. В загс норовят затащить! А она девушка свободолюбивая, и профессия сам знаешь какая у нее.

– Это она тебе сама все рассказала? – осторожно поинтересовался Морис.

– Что-то сама, что-то узнал по своим каналам…

– Ну и что же делать парню, если он хочет ее удержать?

– Греков слушать, – брякнул Шура, утаскивая с блюда очередной кусок кекса.

– Кого?! – изумился Морис.

– Древних греков.

Шура с удовольствием посмотрел на растерянное лицо Мориса и добавил:

– Совет они давали: «Тише едешь, дальше будешь».

– Понятно.

– Чего уж проще, – проговорил Шура, – не дергай девушку, радуйся, что она с тобой, а как она привыкнет, лет через…

– Десять, – с усмешкой подсказал Морис.

– Ну почему десять, – обиделся Шура за подругу детства, – может, через пять или даже раньше.

– Да, перспективы радужные, – обронил Морис без всякого энтузиазма в голосе.

– А ты чего ожидал? Если ж, например, приспичило жениться, то на ярмарке невест полно, хоть завтра в загс согласны нестись.

Морис ничего не ответил. Да и что отвечать? Что его не интересуют невесты с ярмарки, что он хочет Мирославу? Об этом говорить ему не хотелось ни с кем. Но Наполеонов и так отлично понимал его чувства, поэтому перевел разговор на другую тему.

Мирослава приехала в десятом часу вечера. На улице уже было темно. Но ярче фонарей и звезд вместе взятых светились в темноте глаза поджидавшего ее на крыльце Дона.

– Красавчик мой, – счастливо промурлыкала Мирослава, обнимая кота, запрыгнувшего ей на плечо.

Тот не менее счастливо замурлыкал ей в ответ. Тут из дома вышли Морис и Шура.

– Почему ты так поздно домой возвращаешься? – притворно сурово спросил Наполеонов.

– Разве это поздно, моя строгая маменька, – рассмеялась Мирослава, – время всего-то десятый час.

– Но ужин! – Шура поднял указательный палец вверх.

– Думаю, что ты уже наужинался, – хмыкнула Волгина и, подойдя поближе, бесцеремонно шлепнула Шуру по животу.

– Но-но, осторожнее! – запротестовал он. – Из меня эдак весь ужин выпрыгнет.

– Не выпрыгнет, ужин не лягушка.

– Я чай поставлю, – обронил Морис.

– Спасибо, Морис, – их глаза на миг встретились, и он тотчас скрылся в доме.

– Чай – это очень кстати, – заявил Шура и встал в дверях, не давая Мирославе пройти.

– Ты чего? – удивилась она.

– Ничего. Как там Витька?

– Как обычно. Прислал тете Зае два коротеньких бумажных письма.

– Что пишет?

– Что все замечательно. В общем, как всегда, – вздохнула Мирослава.

Бумажные письма Виктор Романенко писал только своей матери. Он знал, что она будет их хранить и перечитывать сто, а может, и тысячу раз. Мирославе и Шуре он звонил, присылал эсэмэски и электронные письма. Но редко, объясняя это тем, что у него такая работа и писать всем романы в письмах он не может. Оба хорошо знали, что их брат и друг писать не любил. Они, собственно, этого от него и не требовали, сообщал бы только, что жив и здоров.

Чаще всего о том, что он попадал в госпиталь, они узнавали только после того, как он снова был в строю. Да и то информация об этом, как правило, доходила до них через вторые и третьи руки. Романенко старался беречь покой и нервы близких, особенно сестры, матери, тети Вики и друга Шуры.

За поздним чаем Мирослава рассказала Шуре, что в агентстве появилась новая клиентка.

– Кто? – быстро спросил он.

– Анастасия Федоровна Лекарева.

– Понятно, – вырвалось у него с облегчением, – значит, будем работать вместе.

Она согласно кивнула и добавила:

– Но, как ты понимаешь, основной упор агентство будет делать на расследование гибели Геннадия Лекарева.

– Это я понимаю, не первый год замужем. Но и ты понимаешь, что это цепочка. Раскрыв хотя бы одно убийство, мы раскроем все.

– Шур, а вы не пытались выяснить, были ли эти мужчины знакомы друг с другом?

– Обижаешь, – проговорил он укоризненно, – конечно, проверили – не были они знакомы.

Вопреки ожиданиям Мирославы и Мориса ночевать Наполеонов уехал домой. Когда его машина выехала за ворота, большие часы в гостиной коттеджа пробили двенадцать ночи.

Шура проснулся в шесть утра. В незакрытое с вечера окно врывался утренний прохладный ветерок и надувал белую штору, точно парус. Нужно было вставать, принимать душ, завтракать и отправляться на работу. А Шуре почему-то захотелось, как в детстве, натянуть на голову одеяло и спрятаться от всех проблем и дел.