Фрауке Шойнеманн - Уинстон, берегись!

– Так, постой, – перебил Вернер нескончаемую лекцию Беаты, – мы живем тут вчетвером: Анна с дочкой, мать Анны и я.

Беата покачала головой:

– Ну, эти не в счет. Мало того что эта уборщица нагло воспользовалась твоей добротой, поселившись здесь со своей девчонкой, так ты еще и…

Ровно в эту секунду в гостиную вошла Анна. Судя по тому, что на ней лица не было, она слышала все до последнего слова. Ай-ай-ай! Кажется, запахло жареным!

Вернер, похоже, тоже сразу понял всю серьезность положения и в ужасе уставился сначала на Анну, потом на Беату. Я наконец сумел освободиться от удушающего захвата маленькой девочки и спрыгнул на пол. Когда в комнате сгущаются грозовые тучи, мне нужна возможность хотя бы укрыться под диваном.

Анна набрала в легкие побольше воздуха и повернулась к Вернеру:

– Вернер, скажи ей!

Беата выглядела удивленной:

– Ну, для начала, наверное, все-таки здравствуйте! Что это ты должен мне сказать, Вернер?

Но мой сосед, казалось, лишился дара речи.

– Э-э-э… я… э-э-э… – это все, что ему удалось из себя выдавить.

– Вернер! – резко одернула его Анна.

– Кхм, – откашлялся он. – В общем, Беата, дело в том… э-э-э…

Тут терпение Анны лопнуло:

– С меня хватит! Мы же договаривались, Вернер! Помнишь? Рождественский сочельник. Но если ты не собираешься выполнять обещание и не планируешь ничего рассказывать своей невестке, все кончено!

Вернер подскочил и побежал вслед за ней:

– Но милая!

У Беаты отвисла челюсть:

– Милая?! Вернер, не соблаговолишь ли объяснить, что тут происходит?

Вернер на секунду задумался, потом обнял Анну за плечи и смело посмотрел Беате в глаза:

– Анна моя подруга, мы пара. И мы хотели бы пригласить всю семью в этом году провести сочельник у нас дома.

Поразмыслив, как бы поточнее описать выражение лица Беаты в тот момент, я остановился на следующей формулировке: лицо ее сошло с рельсов.

На следующий день мне стало гораздо лучше, поэтому, когда Вернер с утра собрался заглянуть к Сандро, я решил пойти вместе с ним – может, этот злодей испытает муки совести, увидев свою несчастную жертву! Кира тоже присоединилась к компании: тому, кто вздумал отравить ее любимого кота, это с рук не сойдет!

Когда мы втроем ввалились в ресторанчик, Сандро приветливо с нами поздоровался:

– Вернер, чао! Коме стай?

– Не очень хорошо! – буркнул профессор в ответ.

Сандро сперва посмотрел на него удивленно, но потом его взгляд помрачнел, словно он смутно догадывался, в чем могла заключаться проблема. Неудивительно: кому, как не этому прожженному отравителю, знать, каких он дел наворотил.

– Сандро, нам нужно поговорить. В твоем заведении творится что-то неладное. Точнее, что-то не так с твоей телятиной под соусом из тунца. Я думаю, она была отравлена. Уинстон позавчера чуть от нее не умер и всю ночь провел в ветеринарной клинике. И я с ним, кстати, тоже. Сомнительное удовольствие!

Воцарилось неловкое молчание, Сандро уставился в пол:

– Ох, мне мольто-мольто жаль! Ми диспьяче! Но почему отравлена? Может быть, испорчена, но ?

Вернер покачал головой:

– Уинстон ел это дважды. Разные порции, понимаешь? В прошлое воскресенье и позавчера. А в воскресенье вителло тоннато ела еще и моя невестка – и она тоже заболела. В общем, что у тебя тут творится? Выкладывай!

Сандро судорожно сглотнул, потом положил руку Вернеру на плечо и притянул его поближе к себе:

– Пойдем ко мне в кабинет. Кочу кое-что тебе рассказывать.

Он потащил Вернера за собой мимо кассы и витрины с выставленной едой, мимо двери с распашными створками, которая, наверное, вела на кухню. Мы с Кирой просто шли следом, пока наконец не оказались в маленьком помещении без окон, в котором не было ничего, кроме письменного стола с телефоном и компьютером.

Сандро прикрыл за нами дверь, набрал побольше воздуха в легкие и выпалил:

– Вернер, меня шантажируют! Кто-то кочет меня уничтожать! Вот, смотри!

Он выдвинул ящик письменного стола, вытащил оттуда несколько конвертов и вручил их Вернеру. Тот сначала уставился на них в некотором недоумении, затем открыл один из конвертов, вытащил оттуда записку и пробежал ее глазами.

– Ну ничего себе! – громко воскликнул он и застыл с открытым ртом, словно лишился дара речи.