Людмила Грицай - Дыхание мегаполиса

Спустя несколько дней после ухода Владимирова ему позвонил немного встревоженный Левин.

— Здравствуй, — начал он, — я тут вернулся на работу, тебя нет, сказали, в отпуск тебя наш начальник отправил. Что тут случилось-то? С этим делом что-то не так? Я узнал, его передали вести Иваненко, к нему же Жилкина прикрепили. Неужто этот юный балбес что-то натворил. Ты мне скажи, а то я тут заволновался.

Владимиров решил не просвещать Левина в суть своих проблем. Мало ему своих трудностей. Поэтому он решил максимально сгладить ситуацию.

— Егор, да все нормально. Дело начальник забрал, но там действительно были свои сложности. Ну да ладно. Знаешь, я тут хотя бы выспался. Отдохну, что мне положено, на работу вернусь, еще поговорим. А ты не обращай ни на что внимание. Разберемся.

— Понятно, — отозвался Егор, — значит, пока говорить, в чем дело, не хочешь. Но как знаешь, если что, я всегда тебе подсоблю. Буду тогда ждать, когда вернешься. Счастливо.

Еще одна неделя прошла для Владимирова в череде домашних забот, вечерних размышления и погружении в противоречивый мир всемирной паутины. Дмитрий почувствовал, что он вдруг остановился. Много лет он занимался деятельностью, которая хотя и была для него трудна психологически, но все-таки представляла большой интерес. Он раскрывал преступления, распутывая сложные клубки человеческих взаимоотношений, пытаясь найти зерна правды там, где они были сокрыты. Общался, жил, работал, шел к какой-то цели. И вдруг сейчас это все как-то выключилось. Он понял, что дело даже не в карьерном росте, о котором он никогда особо не мечтал, дело в том, что завершился какой-то большой период его профессиональной судьбы. И это осознание тревожило майора. «Что это, — думал он про себя, злополучный кризис среднего возраста, потребность попробовать себя в другом направлении, профессиональная усталость или банальная профнепригодность?»

И эти вопросы не давали покоя, а вынужденно бездействие только усугубляло остроту внутренних переживаний.

В один из вечеров к нему, разглядывающему что-то в мониторе компьютера, подошла Надя. Владимиров всегда ценил ее умение вести диалог с ним, но более он ценил ее способность понимать его без слов. Несмотря на долгие годы брака, их отношения были прочными и глубокими, как будто не знали никаких трудностей и противоречий. И то, и другое, конечно, было, но все компенсировалось как раз этим даром глубокого понимания друг друга. Дмитрий ловил себя на мысли, что Надя — это не просто женщина, которую он когда-то выбрал, это его «жена для Вечности», и их особая связь является не только земным утешением, но и заключает в себе какое-то иное ими до конца не понимаемое продолжение.

Теперь Надя пришла поговорить с ним, он это понял, как только увидел ее чуть взволнованное лицо. Но ей было нужно войти в диалог, и она до конца не знала, как это сделать. Дмитрий решил помочь:

— Видишь, как я бездельничаю? — с едва заметной усмешкой начал он.

— Да если бы ты радовался этому отдыху, — вздохнула жена, — я вижу, что тебя все это тревожит. Ведь даже не рассказал мне до конца, что случилось…

— Да ничего особенного, это всего лишь работа. Начальник мне предложил уйти в отпуск, а я согласился.

Надя покачала головой.

— Ты знаешь, Дима, я жалею, что ты тогда не ушел учиться в аспирантуру. Тебе же предлагали, помнишь. Написал бы диссертацию, защитился, преподавать бы стал. А то полиция, погоны, служба, следственная работа…

Дмитрий улыбнулся, жена всегда умела сказать вслух то, о чем и сам он давно думал. Но сказал он ей другое:

— Ты помнишь, что и тебе предлагали аспирантуру? Ведь и ты не стала дальше учиться!

— Ну я… Я была тогда так в тебя влюблена, счастлива просто до безумия. Какая там учеба! Спать вечером ложилась и думала, неужели такое счастье бывает? Смешно даже вспоминать.

— Вообщем во всем виновата любовь? — еще раз улыбнулся Владимиров.

— Да, нет. Но ты знаешь, я сейчас стала думать, что ты мое главное приобретение в этой жизни. Я тогда в юности так хотела учиться, так хотела поступить в МГУ, а, оказывается, поступила туда только для того, чтобы с тобой встретиться. Такой долгий был путь. Трудный, даже голодный в студенческие годы.

Дмитрий подумал про себя, что Надя во многом права. Их научная карьера оборвалась, даже не начавшись, именно из-за того глубокого чувства взаимной привязанности, которое захватило их тогда. Не будь этих взаимоотношений, возможно, и он, и она все-таки пошли учиться дальше, и, преодолев положенные трудности, оба независимо друг от друга стали бы кандидатами психологических наук. И тогда карьера обоих сложилась бы совершенно иначе. Но они выбрали другое. И возможно, эта была их жертва. Они пожертвовали профессиональным ростом ради друг друга. Но теперь в той самой середине жизни оказалось, что профессионально они так до конца и не состоялись. Да, Надя, работая психологом в детском саду, вообщем-то трудилась по специальности. Дети ее радовали, но все-таки это был совсем не ее уровень. А он — кем стал он? Да, нашлись бы его ровесники, которые сказали бы, что он смог состояться профессионально. У него было звание, профессия, определенное уважение. Но уже долгое время Владимиров чувствовал себя не на своем месте. И это чувство с годами только нарастало.