Галина Романова: Королева отшельников

– Возрастное, – поддакнул отец.

И покосился на свои колени. С его суставами все было в полном порядке. Он занимался своим здоровьем смолоду. Точнее, с тех самых пор, как в его жизни появилась дочка. Раньше пробежки, теперь быстрая ходьба. Холодные обливания. Периодическое голодание. Ему просто необходимо было быть крепким. Он должен был ее вырастить. Допустить, чтобы она снова осталась одна, он не мог.

И вот теперь ее у него забирают. Насовсем. Какой-то кудрявый белокурый пижон, сильно смахивающий на известного поэта. Если честно, то Илья не понравился ему с первого взгляда. Еще до того момента, как попросил у него руки его дочери. Слишком изнежен, слишком избалован, манерен.

Ладе будет с ним сложно. Она привыкла к другой жизни.

Не к бедной, нет. Он не жалел себя, делал все, чтобы она ни в чем не нуждалась. Он на совершеннолетие подарил ей машину. Новую, из салона. Не потому, что машины были у большинства ее сверстниц, а потому что это стало необходимостью. Ездить в институт ей приходилось с тремя пересадками. Но при всем при том, что она одевалась красиво и модно, стриглась в дорогом салоне и раз в полгода позволяла себе слетать куда-нибудь на отдых, Лада не была избалованной. Есть – хорошо, нет – не страшно.

Так он ее воспитал.

И прекрасно существовать она могла совершенно в спартанских условиях. Мягкие диваны под нежнейшим бархатом, да, пусть будут, не лишние. Но если их нет, она могла уснуть на голом полу. И проснуться отдохнувшей.

А этот ее Илья…

Нежные щеки, вялые губы, ухоженные ногти. И эти белокурые кудри по плечам. Отвратительно!

Нет, не нравится он ему. И вряд ли он когда изменит свое мнение о нем.

– Вы жить где собираетесь? – спросил он, когда Лада все убрала, вымыла и засобиралась в спортзал.

– У него, наверное. Еще не обсуждали. – Она рассеянно рылась в спортивной сумке. – Па, ты мои шорты спортивные не видел?

– В комоде, в верхнем ящике. Сама постирала, сама положила и не помнишь, – отозвался он из-за газеты, которой закрылся и в которой не прочел ни строки. – А у него, это где? У него есть отдельное жилье? Есть своя квартира?

– Да не знаю я, пап, – призналась Лада и нахмурила лоб. – А ты чего пристал? Хочешь квартиру нам подарить?

– Если возникнет необходимость, подарю. – Он заломил уголок газеты и подмигнул ей. – Только скажи.

– Да нет. Не надо. – Она с грохотом откатила верхний ящик комода. Вытащила спортивные трусы, которые называла шортами. Швырнула их в сумку. – У Ильи дом огромный.

– Не у Ильи, а у мамы.

– Не у мамы, а у мамы с Ильей, если точнее.

– И станешь ты там жить служанкой. – Он подставил щеку для поцелуя, дочь никогда не уходила из дома, не поцеловав старого отца. – Станешь ухаживать за жирной старой теткой, страдающей болезнями суставов.

– У них есть служанка, пап. – Лада склонилась к нему, поцеловала. И тихо рассмеялась прежде, чем уйти. – Ты газету переверни. Так читать неудобно – вверх тормашками.

– Илюша, сынок, ты мне ничего такого не говорил. – Наполовину скрытые морщинами глаза Киры Сергеевны заблестели. – Ты даже не намекал, что собираешься жениться.

Илья замер посреди ее комнаты. Когда именно так у матери блестели глаза, жди какой-нибудь гадости. Либо слез, либо приступа бешенства. Она не часто, но срывалась. Все никак не могла забыть прежних привычек, когда руководила огромным заводом и в пух и прах разносила подчиненных. Он не был ее подчиненным, он был ее сыном. И приступов ее агрессии не боялся совершенно. Даже если в его сторону летели костыли или посуда. А вот ее слез он не переносил. Это было ужасно. Некрасиво. Отвратительно. Гадко.

Толстое лицо матери корчилось, морщилось. Слезы текли так обильно, что казалось, кто-то сверху поливает ей на голову из чайника. Глаз вовсе не было видно. И еще она при этом страшно выла. Причитала, как старая деревенская бабка. И еще становилась немощной, слабой. А она не должна была быть такой. Не имела права! Она была сильной, железной, волевой. Она была Кирой Сергеевной Андреевой! Не у одного мужика тряслись колени, когда она обходила завод. Ее боялись многие. И это ему всегда нравилось. С этим чувством он вырос таким – защищенным.

– Мам, я говорил тебе. Ты просто забыла, – соврал он.

Подошел к огромному креслу, в котором мать сидела с ноутбуком на коленях, наклонился, потрепал ее по щеке.

– Ты просто замоталась, забыла.

– Замоталась! – фыркнула она, покосившись на него недоверчиво. – Это раньше я могла замотаться. Когда была на своих ногах. Теперь-то что? Теперь все пущено на самотек. Все, Илюшенька.