Мишель Адамс: Моя сестра

– Маленьким ублюдкам не нужны яички между ног, – сказав это, она еще раз ударила его. – Я наблюдала за тобой последнее время. – После двух дополнительных ударов она схватила меня за руку и пустилась в бег. Я плелась сзади, и рюкзак, весь разрисованный в прошлом году моей кузиной, подскакивал вверх и вниз.

Мы добежали до зеленого «Вольво», припаркованного за углом. Помню, что почувствовала большое облегчение, потому что мое бедро не выдержало бы больше. Я села на место пассажира, и глядя на нее, когда она везла нас к «Макдоналдсу», не могла поверить в то, что она только что сделала. Мы взяли бигмаки и шесть порций картошки фри на двоих, Элли смеялась над тем, как она отмутузила Роберта Нила. Я тоже смеялась, но как-то неубедительно. Я не могла сосредоточиться, в моей голове был только неукротимый страх: что же будет завтра? Потом она купила мне горячий пирожок с яблоком, и я так старалась выглядеть благодарной, что обожгла губу. Когда мы ели, она непрерывно жгла спички, держа их до тех пор, пока огонь не дойдет до кончиков пальцев. В какой-то момент я даже почувствовала запах жженых ногтей.

– Я твоя сестра, ты же знаешь, да? – спросила она позже, когда мы сидели на скамейке, кидая голодным уткам камешки. Я смотрела на круги на воде, чувствуя ее взгляд, но что мне ответить? Я не была уверена, поэтому после долгой паузы кивнула, так и не обнаружив верного ответа.

– Это значит, мы должны проводить больше времени вместе, – она развернула мое лицо к себе и убрала пряди волос с глаз. Не зная куда смотреть, я уставилась на ее пирсинг.

– Они этому не будут рады, знаешь. После того раза. Помнишь, что тогда было, да?

На этот вопрос я кивнула без промедления. Я не хотела думать ни о том, что произошло в тот день, когда мне было девять лет, ни о машине «скорой помощи», ни о холоде, ни о том, что тете Джемайме пришлось переехать вместе со всей семьей, чтобы держаться подальше от Элли.

– Да, я помню.

– Хорошо. Они ведь не могут остановить нас, Айрини. Никто не сможет, – она наклонилась и поцеловала меня в губы. Я почувствовала ее язык у себя во рту, мокрый, сладкий, как яблочный пирожок, который она только что съела, но холодный от шоколадного коктейля. Я не двигалась. Это не было чем-то сексуальным, скорее, похоже на лягушку, поймавшую муху. Думаю, она просто хотела проверить, позволю ли я. После того как она отбила Роберту Нилу яйца, я бы позволила ей что угодно. И хотя я не могу отрицать, что ощущала какой-то смутный страх, она была для меня героем, и этот образ закрепился за ней на следующие пять лет.

– Ничто не может разделить нас, ты должна знать это. Но это будет нашим маленьким секретом, – сказала она перед тем, как бросить меня там с молочным коктейлем, не имеющую ни малейшего понятия, как добраться домой.

Роберт Нил больше не приставал ко мне. Родители отвезли его в больницу, где ему удалили одно яичко, потому что оно воспалилось и стало чернеть. С тех пор все звали его Однояйцевым. В школе меня спрашивали про это происшествие, и я подтвердила, что была там. Сказала, что не знаю нападавшую, и что я сбежала, ударив ее рюкзаком. Помогло также, что один из парней утверждал, что у нее были розовые волосы, а другой – что голубые. Когда я увидела ее в следующий раз, они были черными.

Это был конец. Элли все сошло с рук. Конечно, тетя Джемайма знала правду, и они с дядей Маркусом ругались по поводу «чокнутой семейки» ее брата. Тетя хотела снова переехать. Дядя Маркус отказал. Они хотели, чтобы я сменила школу. Отказалась я. Наверное, я должна была бы им посочувствовать, я ведь доставляла столько хлопот. Но сочувствия не было. Да и вообще, они пытались держать меня подальше от моей спасительницы. От Элли.

Я должна бы испытывать жалость и в отношении Роберта Нила, но его я никогда не жалела. Даже сейчас, будучи взрослой, я не могу соболезновать его потере, хотя мне снятся сны о нем не реже раза в месяц. Честно сказать, он еще должен быть благодарен Элли: он только-только восстанавливался после операции и не ходил в школу, когда дело дошло до разборок с Марго Вульф – еще одного человека, который меня ненавидел. Иначе имел бы все шансы обрести звание насильника с одним яйцом.

Я стою перед окном и вдыхаю прохладный вечерний воздух. Здесь, на севере, значительно холоднее, здесь меня не согреет жар кипящего жизнью бетонного города. Я шарю по карманам, достаю пачку сигарет и закуриваю. Вдыхаю дым, втягиваю его внутрь себя. Снова смотрю наружу, выпускаю дым и замечаю, что невысокий мужчина, что вертелся у «Мерседеса», оставил машину без присмотра с открытыми дверьми. Перед тем как потушить сигарету об стену, затягиваюсь последний раз, машу, прогоняя дым в окно, и шагаю к двери. Готовлю себя к открытому столкновению, прислушиваясь, нет ли за ней, случаем, привидений, но распахнув ее, не слышу и не вижу никого. Жертвую тишиной в пользу скорости и мчусь через дом по красному ковру, словно некая вип-персона. А я-то всегда думала, что ирония – вещь забавная.