Мэри Торджуссен: Пропавший

– Я ведь любил ее. С ней почти всегда было интересно. Она была забавной, тоже любила меня. После каждого инцидента глубоко раскаивалась, просила прощения, между нами происходило примирение.

Внезапно я заметила Джеймса, сидевшего в дальнем конце зала и наблюдавшего за мной. Я покраснела и отвела от него взгляд.

– Она постоянно давала мне обещания обратиться за помощью к психиатру. Сознавала, что с ней не все в порядке. И еще… Да я любил ее, и потому так долго оставался с ней.

– Но все же решились уйти, что в итоге привело к трагическим событиям восемнадцатого июля. Объясните нам теперь, почему вы все-таки расстались с ней?

– В новогоднюю ночь мы опять поссорились, и она ударила меня. Избила. Причем гораздо более жестоко, чем прежде. И я всерьез стал бояться ее.

– Вы обращались в больницу?

Мэтт покачал головой:

– Я никогда не обращался за медицинской помощью. Что бы ни случилось.

– Почему?

– Это означало бы предать огласке факт, что моя возлюбленная избивает меня. Как я мог пойти на такое?

В зале возникло оживление, присутствующие зашумели. Его мать ударилась в слезы, как и сам Мэтт. Судья стукнул молоточком по столу и объявил перерыв. Через несколько секунд конвой увел меня.

Я повернулась к Джанин, стараясь ничем не выдать, как глубоко подействовали на меня воспоминания.

– Я ни в чем его не виню, – сказала я. – Он был прав. Я действительно нуждалась в лечении.

– Вы прошли курс лечения в стенах тюрьмы, верно? Он вам помог?

– Да. Я научилась сдерживать свой темперамент, поняла, что лучше сразу уйти, чем вступать в конфликт с кем-то, на кого сержусь.

– Вы пытались каким-то образом связаться с мистером Стоуном?

– Нет, не пыталась, – тихо ответила я.

Она принялась просматривать мое досье. Видимо, проверяла, кому я писала письма, звонила по телефону, выискивая среди моих контактов его имя. Но она напрасно трудилась. Мама написала мне со слов Джеймса, что Мэтт снова переехал. Я не ответила на то ее письмо. Уж не знаю, чего мама ждала от меня.

– Значит, завтра, – продолжила Джанин, – вы поселитесь во временной квартире? Насколько мне известно, вы подробно обсуждали этот вопрос с Вики.

Она прочитала адрес. Причем «временная квартира» в ее устах прозвучало как аналог ночлежки для бездомных. Мама сняла для меня квартиру в другой части Уиррала, где меня никто не знал и я не была ни с кем знакома. А мне очень хотелось гулять, совершать пробежки, ходить в бассейн. В тюрьме у меня порой возникало ощущение, будто меня уже положили в гроб. Тюремный двор был слишком маленьким, чтобы заниматься физическими упражнениями, и вечно заполнен толпами женщин. И тогда я решила, что стану энергично расхаживать по камере, чтобы израсходовать накопившийся запас энергии. А ночи проводила беспокойно, почти без сна.

– Как вы доберетесь туда?

– Возьму такси, – ответила я. – Мама будет ждать меня.

– Вы не пожелали, чтобы она встретила вас у ворот?

Я покачала головой:

– Не хочу, чтобы она даже близко подходила к этому месту.

Затем она снова зачитала мне инструкции и правила, что разрешено, а что нет. Но я думала только о завтрашнем дне. О возвращении на свободу.

Такси я брать не стала, а поехала на автобусе. Мой первый маленький бунт. Рядом с тюрьмой располагалась стоянка такси, но я знала – по мне сразу будет видно, что я только что вышла из заключения. И мне стала ненавистна мысль, как я буду сидеть в такси под постоянными любопытными взглядами водителя.

Тюрьму я покинула в десять часов утра. В тот же день на свободу выходила только еще пара женщин, и обеих кто-то уже ждал по ту сторону ворот. Я же пошла своей дорогой, низко склонив голову, но случайные прохожие не обращали на меня внимания. Было солнечное, но холодное январское утро. Я была в джинсах и кожаной куртке. И если не считать простого холщового вещевого мешка, я ничем не отличалась от тех, кто попадался мне по пути. Хотя особая бледность, свойственная заключенным, была заметна на моем лице. Солнце сияло, словно празднуя вместе со мной. Проснулась я задолго до рассвета и несколько часов простояла у окна камеры, стараясь хоть что-то разглядеть сквозь грязный и толстый плексиглас.

Автобусная остановка находилась в центре города, и водитель даже не удостоил меня взглядом, когда я поднялась в салон. Я подумала о маме, дожидавшейся меня в новой квартире. Точного времени своего приезда я ей не назвала. Сказала, что не хотела бы никуда торопиться в этот самый первый день. Я знала: она непременно что-нибудь приготовит для меня. Вероятно, одно из тех блюд, которые я любила в молодости. И моя постель окажется безукоризненно застеленной, свет будет чуть приглушенным, как мне это нравилось. Конечно, мама попытается обнять меня, но я отстранюсь от нее. Моя кожа стала чувствительной от постоянной чесотки (еще одна причина, почему я противилась ее визитам ко мне), а нервы были так напряжены, что я опасалась просто рассыпаться на части от любого прикосновения.