Миермилис Стейга - Последняя индульгенция. Кондоры не взлетели

За большим мостом он резко притормозил. Позади взвизгнули тормоза другой машины.

Мгновение Антс колебался. Посмотрел на часы. Было без двадцати десять. Он пропустил встречную «Волгу», повернул налево и пересек центр города. В переулке остановил машину под большим вязом. Вокруг спали темные каменные дома. Лишь одно окно, на пятом этаже, голубовато светилось.

Лиесма ждала. На сердце потеплело. Антс заглушил мотор и по привычке включил вторую передачу, чтобы машина стояла надежно. Из-под сиденья вытащил небольшой пакетик, сунул в карман и вылез. Сделав несколько шагов, перемахнул через невысокий заборчик, пересек двор и вышел в другой переулок. Повернув за угол, вошел в подъезд шестиэтажного дома. В лифте поднялся на пятый этаж. Выйдя, настороженно огляделся.

На лестнице никого не было. Он нажал кнопку звонка. Видимо, здесь его ждали. Послышались быстрые шаги, звякнул замок, и дверь приотворилась.

— Тебя никто не видел? — прошептал женский голос, потом дверь за Антсом захлопнулась.

В желтоватом свете фар женщина на булыжнике выглядела маленькой и жалкой. Светлые волосы вымокли в крови, в широко раскрытых глазах застыли удивление и ужас.

Валдис подошел к ней порывисто, словно кто-то подталкивал его сзади. «И когда я только научусь преодолевать себя и видеть в происшедшем только материал, с которым предстоит работать! — упрекал он сам себя. — Лишние эмоции никому не нужны. — В горле стоял комок. — Но кому нужна такая бессмысленная смерть?» Розниекс пожал плечами, сжимая и разжимая потные пальцы.

Подошел Яункалныньш, уже натянувший халат и перчатки. Он что-то говорил, но Розниекс все еще стоял неподвижно. Наконец, он спохватился: пора было начать осмотр места происшествия.

— Ну, за дело, — словно со стороны услышал он свой невыразительный голос. А сам в этот миг боролся с неожиданным желанием протянуть женщине руку, чтобы помочь ей встать. Он никогда не мог примириться с такой смертью. Не зря психологи уверяют, что подсознание сильнее нас самих. Значит, и такие характеры тоже естественны.

Доктор Яункалныньш был совершенно спокоен. Он нагнулся, заглянул женщине в глаза, деловито ощупал череп, проверил окоченелость рук и ног.

— Смерть наступила около двенадцати, — заключил он.

Следователь тоже нагнулся, опустился на колени. Было неудобно. Впрочем — женщине куда неудобней лежать на камнях. Подстелить что-нибудь?.. — Он отогнал лишние мысли. Попытался сосредоточиться, но не удалось. В молодости Розниекс хотел стать врачом, спасать людей от смерти. А стал следователем. И его удел — уже совершившиеся факты. Умершей не поможешь, можно лишь найти виновного — чтобы не причинил зла и другим.

Розниекс встал, подозвал Карклса и попросил поставить машины так, чтобы лучше осветить фарами место происшествия. Наконец, он совладал с собой, и все в его восприятии изменилось. Теперь он видел бездыханное тело, обмякшее, как воздушный шар, из которого выпустили воздух. «Наверное, поэтому в старину и считали, что после смерти душа покидает тело, — мелькнуло в голове. — К сожалению, ей в душу уже не заглянешь. А может быть, именно там нашелся бы ключ к непонятному происшествию».

Майор Ваболе, увешанный, как корреспондент, кинокамерой и несколькими фотоаппаратами, сумками и коробками, чьи ремни скрещивались на его шее, двигался словно в некоем танце — вперед, назад, в стороны, снимая на фото- и кинопленку место происшествия с разных сторон. Лампа-вспышка бросала на лица окружающих зеленовато-золотые пятна света.

Моторы смолкли, лучи света с трех сторон скрестились на неподвижном теле. Розниекс тоже оказался в центре освещенного пятачка. Свет порождал ощущение тревоги, предметы в нем выглядели искусственными. Следователь снова опустился на колени, словно для молитвы. Напротив него в той же позе склонился майор Ваболе.

Женщина была одета по-городскому, косметикой пользовалась умеренно, со вкусом. У нее были светло-каштановые волосы, чуть подкрашенные там, где проступала седина. На шее — морщинки; женщины обычно стараются замаскировать их при помощи косметических средств. Ей можно было дать около сорока. Карманы плаща оказались пустыми — ни единой бумажки, хотя бы старого трамвайного или троллейбусного билета; это было странно. Самый большой хаос царит обычно в женских сумочках, и по их содержимому можно прочитать, самое малое, половину биографии и многое об особенностях характера их владелиц. Но на этот раз сумочки не было, как и документов и денег.