Павел Астахов - Жилье по обману

– Только обманутый дедушка тихо помер, обманутая бабушка догнивает в приюте, а я дала мерзавцам бой! – Натка снова зевнула, пристроила затылок на подголовник да так и уснула – с самодовольной улыбкой на губах.

Была уже не ночь – раннее утро, небо на востоке окрасилось розовым, машины по улицам сновали деловито и бодро, водители – и я в их числе – наслаждались дорогой без пробок…

Я привезла нас к Наткиному дому, тихо остановилась у подъезда, заглушила мотор и некоторое время сидела, глядя на спящую сестру. Улыбка на ее лице уже растаяла, губы кривились и вздрагивали, на гладких бледных щеках отчетливо виднелись разводы подсохших слез, подкрашенных потекшей косметикой. Так я и знала, что эта хваленая водостойкая тушь – рекламный миф…

Пискнула, открываясь, дверь подъезда, на крыльцо вышла какая-то тетка с собакой, и обе сделали стойку на мою «Хонду». Должно быть, сидя в машине с выключенным двигателем, я выглядела подозрительно. Надо было будить Натку, высаживать ее и ехать домой. Вместо этого я снова завела машину, сдала от подъезда во двор, развернулась и поехала совсем в другую сторону.

Получасом позже я остановилась в другом дворе, покосилась на посапывающую Натку, вылезла из машины и, приставив руку козырьком ко лбу, посмотрела на нужный балкон. Вовремя: там как раз появилась крупная темная фигура. Она вздернула руки, как пленный фриц, опустила их, снова вздернула, опять опустила.

– И-раз, и-два, и-три, – посчитала я и после «и-четыре» тоже подняла руку и приветственно помахала.

Во дворе в ранний час было пусто, так что человек на балконе меня быстро заметил. Он прервал свою физкультуру, перегнулся через перила, присматриваясь, кивнул и скрылся в комнате. Я подошла к подъездной двери, она загудела и открылась: меня пригласили войти.

Когда я поднялась на нужный этаж, дверь квартиры уже была приоткрыта, и за ней солнечно пламенел оранжево-золотой атласный халат.

– Доброе утро, Леночка, – распахнув дверь шире, произнесла Тамара Тимофеевна так спокойно и доброжелательно, словно мое внезапное появление тут в седьмом часу утра было делом совершенно обычным и абсолютно нормальным. – Физкультурник мой в душе, сейчас подойдет, а мы с тобой чайку пока…

– С удовольствием, – ответила я честно.

Врать не имело смысла: у Тамары Тимофеевны взгляд – рентген, она ученый-психолог со степенью и кучей монографий. Порой мне кажется, что все мы, включая меня, уже классифицированы и подробно описаны в ее научных трудах, но Машка говорит, что у меня паранойя, а у Тамары Тимофеевны просто комплекс доброй матушки. Мы все вроде как паства Анатолия Эммануиловича, и он наш добрый батюшка, а его супруга соответственно матушка и потому чувствует себя обязанной всемерно о нас заботиться. Она так и делает. Всех знает, во все вникает. При первой нашей встрече на новогоднем корпоративе Тамара Тимофеевна Плевакина поразила меня тем, что с беспримерной легкостью выспросила у меня все подробности личной жизни, причем я отвечала ей охотно и с редкой искренностью. А ведь еще трезвая была!

К тому моменту, когда Анатолий Эммануилович в синем с белыми полосками винтажном спортивном костюме «Адидас» выступил из ванной, я успела выпить чашку чаю, съесть три горячих блина со сметаной и обсудить со специалистом пару типичных подростковых комплексов. Но, едва появился «ее физкультурник», Тамара Тимофеевна отошла на задний план. Налила мужу чаю, придвинула блины – и исчезла.

– Ты, Еленочка Владимировна, заражать меня своим гриппом пришла? – сурово поинтересовался Плевакин, устраиваясь за столом. – Чего тебе дома-то не болеется?

– Мне, Анатолий Эммануилович, так болеется, что чуть не умерлось уже, – пожаловалась я. – Этой ночью меня и мою сестру пытались убить.

Шеф крякнул, насупил лохматые брови.

– Нужна ваша помощь, Анатолий Эммануилович, – сказала я. – Вы сможете подключить ФСБ?

– Ты рассказывай давай, а там посмотрим, чего я могу, а чего не могу, – ворчливо распорядился шеф и яростно потыкал свернутым в трубочку блином в плошку со сметаной.

Я рассказала ему все.

Под мой рассказ шеф уплел десять пышных блинов – неудивительно, что он становится похож на пингвина. Десятый, юбилейный блин Анатолий Эммануилович запил чаем, со звоном поставил чашку, оттолкнул блюдце, встал из-за стола и ушел из кухни, походя сдернув со шнура зарядного устройства мобильный и велев мне:

– Сиди, ешь.

Прежде чем за ним закрылась дверь дальней комнаты, я услышала: